Мистер Бобо не пьяница, он просто эксцентричный.
Почему человек убивает? Чтобы есть. И не только, чтобы есть: обычно не обходится без выпивки.
Мистер Бобо не пьяница, он просто эксцентричный.
Почему человек убивает? Чтобы есть. И не только, чтобы есть: обычно не обходится без выпивки.
Тот, кто пьет без закуски, — мерзавец; тот, кто закусывает и не пьет, — просто сволочь.
Человеческое существо, вырвавшее свой разум из небытия на какие-нибудь жалкие шестьдесят лет, двадцать из которых проводит в сонной отключке, всегда удивляло меня своим стремлением загнать свой разум обратно в небытие при каждом удобном случае, будь то праздник, поминки или просто выдался свободный часок. Если принять на вооружение гипотезу о том, что после смерти разум заблокированного на Земле абонента попадает к Богу, то в российском алкоголизме есть что-то божественное.
Продираясь сквозь пляски, визгливые свары,
Круги хороводов, орущих в пьяном угаре,
Через звериный разгул хмельного крика и смрада,
Сквозь людскую толпу — дурное дикое стадо.
У пьяниц ослабевает сила воли, что приводит в конце концов к полному безволию. Мысли теряют глубину и обходят трудности, вместо того чтобы их решать. Круг интересов суживается, и остается одно желание — напиться. В далеко зашедших случаях дело доходит до полного отупения и маразма.
Когда человек напивается, это похоже на путешествие на машине времени. Не само по себе передвижение в пространстве между прошлым и будущим, а именно изменение восприятия времени, замедляющее наше движение.
— Обожаю, когда ты смеешься.
— А раньше я часто смеялась?
— Когда раньше?
Она едва не сказала «до Алана», но сдержалась.
— До моего отъезда в Нью-Йорк.
— Да, очень часто. Ты была очень жизнерадостной.
— Мне ведь было двадцать два, когда мы познакомились?
— Примерно, а что?
— Сейчас мне двадцать семь. Многое изменилось. Теперь я смеюсь меньше. Раньше я пила, чтобы быть ближе к людям, теперь пью, чтобы забыть о них. Не правда ли, смешно?
— Не очень, — проворчал он.
Перед атакой водку — вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку,
Поэтому мы не кричим «ура!» -
Со смертью мы играемся в молчанку.