Когда ты смотришь на то, что человеку нравится и что нравилось раньше, ты узнаешь о нём много такого, о чём он, вероятно, предпочёл бы не распространяться.
Романтики хуже всего. Эти влюбленные юноши с обязательными цветочками и сувенирными сердечками. Те, кто обещает никогда не смотреть на других женщин. Они хуже всего. Потому что им всегда нужна новая доза. Так сказать, регулярные инъекции романтики.
— «Не всё равно!» Однажды ты поймёшь, что люди, которым не всё равно, которые якобы несут любовь в массы, — это самые бессердечные ублюдки на свете...
... Человек уезжает в другую страну не для того, чтобы стать кем-то другим, а для того, чтобы стать собой. Стать тем, кем не мог быть у себя на родине. Тем, кем всегда хотел.
Просто поразительно, как быстро можно убрать свидетельства чьей-то жизни из своего дома. Как много времени требуется, чтобы оставить в доме свой след, и как мало, чтобы напрочь стереть его.
— Послушай, Джина, я сделаю все что угодно. Что ты хочешь?
— Я хочу вернуть свою жизнь обратно, — сказала она. — Вот и все, Гарри. Я хочу вернуть свою жизнь.
В её устах это прозвучало как «прощай».
Никогда не хотел, и уж точно никогда не захочу в будущем кому-то понравиться. Я такой, какой я есть, с моим внутренним Я и миром моих ощущений и фантазий. Если он вам близок, то вы рядом, если вызывает отторжение, то не ломайте себя – просто отойдите в сторону. Вы не вправе требовать от меня, чтобы я вам ТОЖЕ нравился. Мир многогранен, и вы вполне спокойно, не тратя время на меня, найдете в этом мире то, что вам точно понравится.
Вы, прародители рода человеческого, погубивший себя ради яблоко, чего бы вы не сделали за индейку с трюфелями?
Что страшно при раке, так это то, что он всегда превосходит самые плохие ожидания. Есть что-то порнографическое в том, как он ставит в тупик любое воображение. С какой бы непристойностью рак ни терзал и ни мучил тебя сегодня, завтра все сможет стать ещё хуже.
В моем доме – две двери. Одна вход, другая выход. По другому никак. Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне через вход – и уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что нибудь новое, кто-то – чтобы не тратить время. Кто-то умер. Не остался – никто. В квартире моей – ни души. Лишь я один. И, оставшись один, я теперь всегда буду осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, песенки, что они мурлыкали себе под нос, – все это осело по всей квартире странной призрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.
Иногда мне кажется – а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Видели – и потому приходили ко мне, и потому же исчезали. Словно убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормальным и дальше... И, со своей стороны, пытались что-то сказать мне, раскрыть передо мною душу... Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только мне предложить им было нечего. А если и было что – им все равно не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен... Только ничего хорошего не получалось. И они уходили.
Конечно, было нелегко.
Но что еще тяжелее – каждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел. Будто, чтоб уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя… Я знал эти правила. Странно — всякий раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я… Почему всё так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми?! Не знаю… Нехватка данных. И как всегда — ответ невозможен.
Cлайд с цитатой