Никто не знает, что такое безумие. Они всем мешают, они неудобны. Мы не хотим их понять. Они чудовищно одиноки. Но я уверен — безумцы ближе нас к истине.
Сумасшедшие и дети всегда глаголют истину.
Никто не знает, что такое безумие. Они всем мешают, они неудобны. Мы не хотим их понять. Они чудовищно одиноки. Но я уверен — безумцы ближе нас к истине.
Нет, серьезно, вы, девочки, — просто сбежавшие обитатели дурдома. Прошу, кстати, прощения у всех обитателей дурдома за это сравнение.
Мир сошел с пути истинного. Здесь ты либо победил, либо проиграл. Либо стоишь выше, либо ниже. Либо нажился, либо потерял. Тебя либо признали, либо отвергли. Либо выбрали, либо нет. И никто не думает о том, чтобы дать. Все жаждут лишь брать! До чего же этот мир жалок. Ведь из его владык ничего путного не выйдет. Потому он и стал ледяным. Слова всевышнему! Пламя надежды ещё не гаснет. Священное пламя. Завтра, пробьёт час, и сем огнём, мы очистим мир. Пора уже и вернуть, прекрасный мир, где люди выживали без излишеств.
Я не вижу смысла уходить за поиском истины в горние выси. Она рядом. Всегда ли есть надобность конструировать рафинированные формы, когда, буквально под ногами, живые, полновесные, ассоциативно богатые, неисчерпаемые? Создание множества произведений и осознание их как модели бытия с живым нервом реального, подтолкнуло меня на поиск метода, в котором любое, даже малое явление, к примеру, след от травы, нарисованный ветром, заняло бы свое исключительное место.
Ты говоришь, она часто мечется, тревожно озирается: разве это признаки спокойствия? Ты толкуешь, что она повредилась умом. Как ей было не повредиться, чёрт возьми, в её страшном одиночестве?
Зеркало — самая жестокая форма истины. Ты в нём не такой, как на самом деле. Тебе хотелось бы, чтобы твой облик соответствовал тому, что ты из себя представляешь, и чтобы люди, посмотрев на тебя, сразу понимали, какой ты: искренний, великодушный, славный... Однако, чтобы понять это, всегда нужны какие-то слова или дела. Необходимо показать, кто ты такой.