Марта Кетро. Осенний полёт таксы

Человеческое — это жаловаться, исходить соплями, быть дурой, быть беспомощной, уязвимой, влюбленной, страдающей, терпеливой, живой. Поддаваться не из лукавства, а от нежности; спрашивать: «Мы еще увидимся в этом году? а когда ты мне позвонишь? а ты меня любишь? а я тебя — да»; между свиданиями ждать и плакать, а не заносить следующую встречу в календарь, чтобы не забыть; надеяться, а не планировать. Не только в любви, а в делах тоже: не удерживать лицо, когда обижают, показывая огорчение всем на радость; не мстить через полтора года, а визжать в ту же минуту; не просчитывать результат, если прямо сейчас есть кураж и хочется влезть в проект с головой. Это нормально, это по-человечески.

0.00

Другие цитаты по теме

Всех мужчин объединяет одно: когда им двадцать, они ухлестывают за юными девушками, когда им сорок – ничего не меняется. Это закон природы. Однако мне представляется, что за этим скрывается глубокое сентиментальное чувство, ностальгия, если хотите. Мы любим все те же фильмы, все те же книги, все те же места, какие любили в юности. То же и с девушками. Мне удалось вас убедить?

Я обязан матери не только прямо унаследованными чертами характера, но основополагающими качествами своей человеческой и творческой личности, вложенными в меня в раннем детстве и укрепленными всем последующим воспитанием. Эти качества: уметь ощущать драгоценность каждой минуты жизни, любовь к людям, животным и растениям.

— О чём думаешь?

— Да так... Просто подумал, что девушки и правда невероятны.

— Да? Может быть, ты когда-то встретишь свою.

— Что?

— Ту, что заставит тебя отдать ей всё.

— Меня?

— Могу поспорить, ты скажешь, что это невозможно. Но такова жизнь.

— Тебе хорошо?

И он ответил:

— Да. Хорошо... Как слишком много клубники...

Я, понятно, затаила дыхание, и он пояснил:

— Очень люблю клубнику. До безумия. Ел бы и ел, килограммами. Но вот приносят с рынка ведро. И она такая лежит, пахнет, ты её ешь, ешь... А потом больше не надо.

— Больше не можешь?

— Нет, почему же, могу. Просто дальше будет не так вкусно. И живот потом заболит. Надо передохнуть.

Я была умненькая и всё поняла. И тем горше стало, потому что клубника не может перестать быть клубникой. Точнее, может, но уж тогда на совсем. А вот так, что временно перестать быть сладкой и душистой, дать горечи, а потом снова, — нет.

Если я люблю жизнь и наслаждаюсь ею, а ты страдаешь глобальным комплексом вины, это не делает тебя более человечным, чем я.

Это действительно чаще всего происходило весной, хотя случалось и под осень, в такое время, когда всё меняется. Оно всё цветёт или увядает, воды начинают течь или замерзают, а ты вдруг чувствуешь, что становишься шёлком, тело твоё мнётся и вьётся, разглаживается и льнёт, не понять даже, к чему или к кому. Себе видишься шёлком, а ближним своим – серебром, потому что им начинает казаться, что ты окружена непроницаемой прохладой, твёрдой поблёскивающей корочкой, через которую не процарапаться. И тогда горе им, ближним, потому что ты вроде бы и не ждёшь, но кто-то должен прийти и приблизиться, миновать границу, не заметив её, и за это сорвать все цветы, собрать плоды и получить все призы, надо ему или не очень. А пока его нет, так легко и одиноко, что гляди того улетишь, шаг, другой, а потом думаешь, а зачем я – ногами? ведь лететь быстрей, если уж я всего лишь шёлк, всего лишь шарф. И глупо спрашивать, какие планы на лето или «что ты делаешь этой зимой», – кто, я? Нечего рассказать, нечем похвастать, потому что среди ваших земных путешествий и ваших побед нет места для меня, и не имею я никакого знания ни о себе, ни о будущем, кроме одного, – а у меня скоро будет любовь.

Я не нахожу себе места. Слишком поверила, что оно есть, и вот теперь, когда этого места не стало, ни одно другое мне не подходит. В кольце его рук, рядом с ним у монитора, в уголке его рисунков, в его сердце, в его жизни. Очевидный выход – искать себе место не в чужой, а в своей собственной жизни. Но ее пока не существует – без него.

— Не могу. Я слишком многое должен искупить.

— Так будет легче для Кэролайн. Задумывался ли ты, что твои попытки искупления будут значить для неё? Пятьдесят лет следовать за тобой, помогать тебе, стремится к цели, которой тебе не достигнуть, пока ты не станешь стариком. Обузой. Ты всё равно попадёшь в Ад, Стефан. Зачем вести туда её? Если ты правда любишь Кэролайн, ты избавишь её от страданий и вернёшь ей жизнь, которой она и должна была жить. Без смертной жизни. Без тебя. Будешь цепляться за это хрупкое существование?

— Видимо я упрямый. Я хочу жить.

— Это так по-человечески.

Надо быть человеком. Куда бы ни занесла тебя жизнь, какие бы вензеля она ни выписывала, надо оставаться человеком. Иногда даже вопреки своим желаниям.

Если у девушки нет средств к существованию... жить очень страшно.