— Когда у неё нашли рак, у меня словно землю из-под ног выбили. С тех пор я бегу по жизни, только чтобы не вспоминать об этом. И теперь не знаю, как остановиться.
— А может, главное — не остановиться и не пробежать мимо чего-то важного?
— Когда у неё нашли рак, у меня словно землю из-под ног выбили. С тех пор я бегу по жизни, только чтобы не вспоминать об этом. И теперь не знаю, как остановиться.
— А может, главное — не остановиться и не пробежать мимо чего-то важного?
На Улицах должны сходиться разные люди. Мы называем это битвой, но за что мы бьемся? Мы здесь потому, что делаем одно и то же дело — мы танцуем, верно? Раньше на Улицах главной была не власть и не то, откуда ты пришел. Главным было привнести что-то новое в танец. И не важно, во что мы одеты, в какой школе учимся или в каком районе живем, на Улицах самое классное не то, что у тебя есть, а то, как ты этим пользуешься. Так что, если 4-1-0 боятся защищать свое звание в борьбе с нами, тогда мы уйдем и замутим тусу там, где Улицы начались.
Нет ни одного человека, ни одного живого существа, кто бы не вернулся после смерти. Прежде чем мы оказались здесь, мы умирали много раз. И то, что мы называем рождением, это просто обратная сторона смерти, как одна из двух сторон монеты или как дверь, которую, находясь снаружи, мы называем «входом», а находясь в комнате — «выходом».
Жизнь — штука жесткая... ей на нас плевать. Не то, чтоб она ненавидела нас... нет, но и любить нас она тоже не любит.
ЕСЛИ ВЕРИТЬ ПЛАТОНУ, мы живем в цепях в темной пещере. Мы прикованы, поэтому можем видеть только заднюю стену катакомбы. Можем различить только тени, мечущиеся по ней. Это могут оказаться тени чего то, что движется снаружи пещеры. Могут оказаться тенями людей, прикованных рядом.
А может быть, каждый из нас видит только собственную тень.