В их головах просто не укладывалось, что человек, читающий Новый Завет, отнюдь не обязан быть блаженненьким, что его характер может иметь и другую, вроде бы совсем противоположную грань. Мне кажется, что я всегда считал самоочевидным, что каждый человек имеет по крайней мере две — если не двадцать две — грани, во всяком случае не помню, когда я думал иначе. Их удивление — вот что меня удивило. Мамочки! Люди совсем не понимают других людей, даже не пытаются понять, ну, как это тебе?
Это одна из жестоких особенностей жизненного театра, все мы считаем себя звёздами, напрочь отказываясь понять и признать свою истинную сущность второстепенных персонажей, а то и статистов.
... иногда я страстно хотел, чтобы мать меня любила, и ненавидел себя за то, что причиняю ей огорчения, но ничуть не реже приходило осознание, что её любовь обходится мне непропорционально дорого, а её представления о том, что такое «хороший сын», предельно примитивны.
Забавно, что человека можно знать долгие годы, но совершенно не замечать некоторых черт его характера и лишь случайно открыть их для себя.
Чего же хотят люди? Нищета и голод, дискриминация и безнравственность, война и терроризм.
Люди не понимают друг друга и хотят, чтобы мир избавился от подобных проблем.
Возможно, всему виной моя скука. Скуки, подобно армейской, я не испытывал ни до, ни после, она тяжелым свинцом наливала каждую клеточку моего тела. Обычно скука ассоциируется с бездельем, но тут был совершенно другой случай, ведь пехотинец, проходящий боевую подготовку, не знает покоя с утра до позднего вечера, а затем спит как убитый. Ту скуку, о которой я говорю, порождала отрезанность от всего, что украшает жизнь, или возбуждает любопытство, или расширяет горизонты восприятия. Это была скука выполнения бесконечных задач, ничего не дающих ни уму, ни сердцу, скука приобретения навыков, без которых ты бы с радостью обошелся. Я научился шагать в ногу и поворачивать по команде, научился стрелять и держать себя в опрятном (по армейским стандартам) виде, в частности — заправлять койку, чистить сапоги, до блеска надраивать пуговицы и накручивать себе на ноги длинные полосы толстой, навозного цвета ткани, и все это — единственным положенным образом. Я научился все это делать, и даже делать хорошо, хотя и не видел в том особого смысла.
Я уже в том возрасте, когда понимаешь, что человека следует принимать таким, каков он есть, с тем набором хромосом, которые и определяют характер.
Характер человека никогда нельзя понять вернее, чем по той шутке, на которую он обижается.
Я вот не очень люблю, когда меня понимают или когда меня понимают слишком хорошо. Я люблю, когда как раз одиночество меня подталкивает к поискам каких-то внутренних решений. Вот вас не должны понимать. Человека вообще не должны понимать, мне кажется. Чем он непонятнее, тем лучше. И чем он труднее для понимания, тем лучше. Вас никто не должен понимать. И чем меньше вас понимают, тем лучше.
За много лет наблюдений я уяснил себе, что имущество человека — гораздо более верный ключ к его характеру, чем все слова и поступки. Если понимаешь язык вещей.
... Коллеги посмотрели на меня, как коровы на проезжающий мимо поезд, и вернулись к разговору о гольфе.
Cлайд с цитатой