Я как замороженный стейк, который бросают в кипящее масло: ничего не чувствую, но все равно мне плохо.
Будь на то моя воля, я бы и вовсе предпочел быть сыном прожорливой, как смерч, акулы и кровожаднейшего тигра – тогда во мне было бы меньше злобы.
My body is a cage that keeps me,
From dancing with the one I love,
But my mind holds the key.
…Скоро Рождество. Я, по правде сказать, так загнана жизнью, что ничего не чувствую. У меня — за годы и годы (1917–1927 г.) — отупел не ум, а душа. Удивительное наблюдение: именно на чувства нужно время, а не на мысль. Мысль — молния, чувство — луч самой дальней звезды. Чувству нужен досуг, оно не живет под страхом. Чувство, очевидно, более требовательно, чем мысль. Либо всё, либо ничего. Я своему не могу дать ничего: ни времени, ни тишины, ни уединения.
— Парни с улицы не знают жалости.
— В этом все и дело. Я не хочу, чтобы меня жалели.
— А у вас все-таки есть чувство юмора.
— У меня его столько, что я готов вас взять на месяц.
— У паренька проблема. Да еще и какая...
— Шшш!
— Он дерево... Поющее дерево... Еще и на немецком...
— Шшш!
— Хорош на меня шикать! Он же на немецком поет, как будто дерева мало было. Рехнуться можно. Ну дела... И сколько она идет?
— 4 часа.
— Мать моя!
Мое подростковое существование напоминало жизнь овчарки, вынужденной находиться в отаре очень грязных и глупых овец.
Я словно вода в вазе, ждущая пока поверхностное натяжение исчезнет, и она начнет переливать через край... Я провожу свои дни в страхе, ожидая того момента, когда мое сердце начнет переполняться и разобьется...
Cлайд с цитатой