Что поделаешь, богатых никто не любит, пусть даже они и плачут. Но плачут тайно, а смеются в открытую, смеются весело, сыто, пьяно.
Мы смеемся в лицо глупостям, мы смеемся в лицо напыщенности и чванству и мы смеемся в лицо фашизму. И, надеюсь, всегда буде смеяться. Потому что смеяться над фашизмом — значит быть на пути к его уничтожению.
— ... Нет, приятель, толстым женщинам не надо реветь...
(...)
— Почему?
— Не идут им слёзы. Не подходят к их пышным формам. Толстые женщины должны хохотать.
— Все сдохнут со смеху!
— Вечно ты врёшь, обещаешь-обещаешь, а они всё живы.
Заставить человека смеяться труднее, чем плакать.
Да, я плачу. Во мне бурлят эмоции, и я выражаю их через влагу на лице. Это и делает меня человеком!
Намного легче заставить людей заплакать, чем засмеяться.
Когда кто-то тебя смешит, сколько ни отрицай, но твоё сердце уже поимели.
Ты знаешь, папа, что женщине поплакать — все равно, что ребенку пописать?!
Каждая жертва — преступник, каждый преступник — жертва, и кто-то наконец должен подняться во весь рост и разорвать эту, ставшую привычкой, мерзкую цепочку, которая угрожает каждой живой душе. Как бы ни велика была: жажда богатства, как бы ни велико было желание бессмертия, никто не смеет строить свое благополучие на чьих-то слезах.
Ну не смешно ли... и меня-то — меня — еще называют человеком без средств. Это когда в моем сердце заперты такие сокровища... По-моему, так я очень, очень богата.
Cлайд с цитатой