... Глаза, как звезды, вышли из орбит
И кудри отделились друг от друга,
Поднявши дыбом каждый волосок,
Как иглы на взбешенном дикобразе.
... Глаза, как звезды, вышли из орбит
И кудри отделились друг от друга,
Поднявши дыбом каждый волосок,
Как иглы на взбешенном дикобразе.
Если ты —
Мой сын, не оставайся равнодушным.
Не дай постели датских королей
Служить кровосмешенью и распутству!
Скажи, на что готов ты? Плакать? Драться?
Постить? Терзать себя? Пить острый яд?
Я то же сделаю. Ты выть пришел?
Ты мне назло спрыгнул в ее могилу?
Ты хочешь с ней зарытым быть? Я тоже.
Ты говоришь о высях гор? Так пусть же
На нас навалят миллион холмов.
Чтоб их глава страны огня коснулась
И Осса перед ним была б песчинкой!
Моей больной душе, где грех живёт,
Всё кажется предвестьем злых невзгод;
Всего страшится тайная вина
И этим страхом изобличена.
Ты повернул глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна черноты, и их ничем не смыть!
Тот, кто преуспел во всем остальном, но несовершенен в любви, поистине ужасен — подобен драгоценной чаше без дна.
... Какими же словами
Молиться тут? «Прости убийство мне»?
Нет, так нельзя. Я не вернул добычи.
При мне все то, зачем я убивал:
Моя корона, край и королева,
За что прощать того, кто тверд в грехе?
«Я скучал по тебе», — говорит он. В груди у меня раздается звук — словно ласточка, выбившись из сил, тихо падет на землю.