— Мы должны верить, Харальд. Верить, что одолеем зло.
— А, если мы не сумеем одолеть зло?
— Тогда мы умрем.
— Мы должны верить, Харальд. Верить, что одолеем зло.
— А, если мы не сумеем одолеть зло?
— Тогда мы умрем.
— А как вам в пустыне? Нравится? Здесь лучше?
— Нет, мое сердце на родине. Где бы я ни был — оно всегда там.
— Мы оба изменились за двадцать лет.
— Мы изменились только внешне, в душе мы все те же. И наша любовь не угасла.
Теперь я думаю только о том, что в девятнадцать лет слишком рано переставать верить, что в девятнадцать лет жизнь только начинается, что в этом возрасте еще нельзя никому говорить о том, что человек уже ничего не добьется в жизни и что он представляет собой лишь неисправимое зло.
— Но люди верят и в Санта-Клауса, почему я не вижу его на Рождество?
— Потому что ты злой!
Ни рая, ни ада, ни зла, ни добра. Бог — игрушка в сердце кошмара, я ни во что не верю...
— Я выполняю долг, ради Христа!
— Ты убиваешь невинных людей.
— Они сарацины!
— Только в этом их вина? Они мирные бедуины.
— Убей его, он убил моего брата!
— Да. А твой отец убил его отца. Ты теперь король, Эрик, король! Ты должен быть мудрым.
Не будет ни плохого, ни страшного, ни злого, если мы отпустим себя. Но людям трудно в это поверить.
Замолчи, Хадасса. Кому ты служишь, споря с отцом?
Мамин укор, несмотря на то что сказан он был мягким тоном, возымел действие. Мать и раньше много раз повторяла, что если человек не служит Господу, он неизбежно служит злу.