Люди — лодки.
Хотя и на суше.
Проживёшь
своё
пока,
много всяких
грязных ракушек
налипает
нам
на бока.
А потом,
пробивши
бурю разозленную,
сядешь,
чтобы солнца близ,
и счищаешь
водорослей
бороду зеленую
и медуз малиновую слизь.
Люди — лодки.
Хотя и на суше.
Проживёшь
своё
пока,
много всяких
грязных ракушек
налипает
нам
на бока.
А потом,
пробивши
бурю разозленную,
сядешь,
чтобы солнца близ,
и счищаешь
водорослей
бороду зеленую
и медуз малиновую слизь.
Я счёт не веду неделям.
Мы,
хранимые в рамах времён,
мы любовь на дни не делим,
не меняем любимых имён.
Этот сорт народа — тих
и бесформен, словно студень, —
очень многие из них
в наши дни выходят в люди.
Худ умом и телом чахл
Петр Иванович Болдашкин.
В возмутительных прыщах
зря краснеет на плечах
не башка — а набалдашник.
Этот фрукт теперь согрет
солнцем нежного начальства.
Где причина?
В чем секрет?
Я задумываюсь часто.
Жизнь его идёт на лад;
на него не брошу тень я.
Клад его —
его талант:
нежный
способ
обхожденья.
В течение жизни одного человека личность создаётся исключительно из того, что он слышит, и того, что он читает.
Каждая страна, как и человек, доставляет неудобства другим, одним фактом своего существования.
Таков изъян их системы: они мгновенно ополчаются против человека честного и достойного, но подай им никчемного бездельника, и они увидят в нем приятного и безопасного — безопасного! — человека.
Я рассматривала людей, проходивших внизу. У каждого из них своя история, и она — часть еще чьей-нибудь истории. Насколько я поняла, люди не были отдельными, не походили на острова. Как можно быть островом, если история твоей жизни настолько тесно примыкает к другим жизням?
Одиночество духа гораздо страшнее одиночества тела, которое можно насытить каким-то эрзацем, тогда как душа признает только подлинник.
Вот же идиоты! Нет никакого Зова. Есть только глупость человеческая, её — море. Сон разума рождает чудовищ. Чудовища в данной ситуации — это мы.