Владимир Владимирович Маяковский

Люди — лодки.

Хотя и на суше.

Проживёшь

своё

пока,

много всяких

грязных ракушек

налипает

нам

на бока.

А потом,

пробивши

бурю разозленную,

сядешь,

чтобы солнца близ,

и счищаешь

водорослей

бороду зеленую

и медуз малиновую слизь.

0.00

Другие цитаты по теме

Я счёт не веду неделям.

Мы,

хранимые в рамах времён,

мы любовь на дни не делим,

не меняем любимых имён.

Этот сорт народа — тих

и бесформен, словно студень, —

очень многие из них

в наши дни выходят в люди.

Худ умом и телом чахл

Петр Иванович Болдашкин.

В возмутительных прыщах

зря краснеет на плечах

не башка — а набалдашник.

Этот фрукт теперь согрет

солнцем нежного начальства.

Где причина?

В чем секрет?

Я задумываюсь часто.

Жизнь его идёт на лад;

на него не брошу тень я.

Клад его —

его талант:

нежный

способ

обхожденья.

Мы, люди, – дети солнца. Мы любим свет и жизнь. Вот почему мы скучиваемся в городах, а в деревнях год от году становится все малолюднее. Днем, при солнечном свете, когда нас окружает живая и деятельная природа, нам по душе зеленые луга и густые дубравы. Но во мраке ночи, когда засыпает наша мать-земля, а мы бодрствуем, – о, какой унылой представляется нам вселенная, и нам становится страшно, как детям в пустом доме. И тогда к горлу подступают рыдания, и мы тоскуем по освещенным фонарями улицам, по человеческим голосам, по напряженному биению пульса человеческой жизни. Мы кажемся себе такими слабыми и ничтожными перед лицом великого безмолвия, нарушаемого только шелестом листьев под порывами ночного ветра. Вокруг нас витают призраки, и от их подавленных вздохов нам грустно-грустно. Нет, уж лучше будем собираться вместе в больших городах, устраивать иллюминации с помощью миллионов газовых рожков, кричать и петь хором и считать себя героями.

Иногда мне кажется, что мы — черти, которые штурмуют небеса.

Именно уродство делает нас сильнее.

... У каждого своя

Стезя, поэзия, свой почерк и подкладка,

Пусть неудачная — и горько с ней, и гадко!...

Судьба-изменщица, но все-таки своя.

Человек-то начинается с конца.

Ведь только дойдя (доведя себя) до предела своего неуспеха, когда буквально жопой ощущаешь, что лучше ложку-то в руки не брать, а то ещё выскользнет и ударит кошку по голове, и та может пасть смертью оказавшихся_не_в_тот_момент_не_в_том_месте, и всё равно ещё пытаясь что-то пробивать, куда-то идти, истерически хвататься за любые проявления жизни, лишь бы не застрять на месте, но всё равно всё идёт прахом — именно тогда ты утыкаешься носом в единственную вещь: это воображаемая и незримая табличка, по которой стекает твоя бывшая улыбка...

Многие говорят, что любят зиму, но на самом деле им нравится просто своя защищённость от зимних бед. Людям не нужно искать еду. У них есть печки и тёплая одежда. В морозы люди не гибнут, а только сильней ощущают надежность жилищ и свое превосходство над всем животным миром. Совсем по‑другому относятся к холодам птицы, звери и бедняки. Для кроликов зима остаётся тем же, чем она была и для средневекового человека, — временем забот, которое собственная сообразительность делает вполне сносным и не лишенным своих удовольствий.

Но как бы мало вы ни ценили мнение окружающих, как бы мало ни уважали их, тем не менее нет ничего приятного в том, что вас считают исчадием лжи и лицемерия и приписывают вам то, от чего вы с отвращением отворачиваетесь, и обвиняют в пороках, вам ненавистных; в том, что ваши добрые намерения рушатся, а руки оказываются связанными; в том, что вас обливают незаслуженным презрением, и вы невольно бросаете тень на принципы, которые проповедуете.

... в этом вся прелесть общения с человеком — узнавать его день от дня, аккуратно приоткрывать его, ведь любой человек — ящик Пандоры.