Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.
В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части.
Теперь, к концу моей жизни, я не играю на сцене, ненавижу актеров «игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств.
... Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление! В театр вхожу как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие. Ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость, алчные старухи!
Сниматься в кино после игры в театре – восемь раз в неделю играя Вальмона – отдых и удовольствие.
Не бойтесь искушать судьбу, изобретая события жизни, превращая ее в театр утонченных удовольствий вместо того, чтобы томиться в ожидании.
Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.
Когда тебе что-то доставляет удовольствие, то поиски этого тоже доставляют удовольствие. Я бы сказал, что половину любой жизни занимают поиски того, что доставляет удовольствие, – и, возможно, это самая приятная половина. Потому что самая прекрасная вещь на свете – это когда ищешь и находишь, с этим могут сравниться только новые поиски.