... Меня всегда удивляло, почему безмолвие звучит так громко.
Все мы проснулись через одинаковое (примем за x) число лет после юности, какие-то склизкие и загрубевшие. Возможность сделать выбор ещё есть, но она уже не кажется безграничной. Веселье стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике. Мы как-то незаметно оказались посреди преждевременной осени жизни — никакого тебе янтарного бабьего лета, никаких красот, а сразу — мороз, зима, бесконечный, всё не тающий снег.
В глубине души я рвался растопить этот снег, я хотел изменить ход вещей в этом мире. Я не хотел стареть раньше времени.