— Что ты тут мокнешь?
— Смотрю на небо.
— И что ты там видишь?
— Как когда... Облака, звёзды...
— Ты мокрый и чокнутый.
— А ты?
— Нормальная, серая...
— Серая?
— Да... Только вот прячусь в цветные тряпочки.
— Что ты тут мокнешь?
— Смотрю на небо.
— И что ты там видишь?
— Как когда... Облака, звёзды...
— Ты мокрый и чокнутый.
— А ты?
— Нормальная, серая...
— Серая?
— Да... Только вот прячусь в цветные тряпочки.
На одном из мероприятий мне показали отрывки из ранних картин, где я играла. Все, что я видела — красивую молодую женщину, которая в то время заботилась о том, что она слишком толстая и ее нос слишком большой. Я как будто обращалась к юной себе: «Просто расслабься, получай удовольствие, и все будет отлично!».
Тысячу раз мне хотелось сжать его руку, и тысячу раз я удерживала свой порыв. Я пребывала в смятении — мне хотелось сказать, что я его люблю, но не знала, как начать..
Согласен: у меня нет ни воображения, ни чувства юмора. Я обыкновенный практичный человек и ясно вижу всё лишь в пределах длины собственного носа. К счастью, он у меня довольно большой.
Я боюсь смерти, потому что у меня есть желания. Пока есть желания, человек боится смерти. А когда желаний нет — перестает.
Я пялился в унылость собственных дней. Мне тоже нужно было пройти ужасно долгий путь.
Во мне теперь очень тихо и пусто — как в доме, когда все ушли и лежишь один, больной, и так ясно слышишь отчетливое металлическое постукивание мыслей.