Джон Донн

Твои глаза, улыбку, рот,

Все, что я зрю несмело,

Любовь моя, как яркий плащ, надела,

Казалось, встретились душа и тело.

Балластом грузит мореход

Ладью, чтоб тверже курс держала,

Но я дарами красоты, пожалуй,

Перегрузил любви непрочный бот:

Ведь даже груз реснички малой

Суденышко мое перевернет!

Любовь, как видно, не вместима

Ни в пустоту, ни в косные тела,

Хотя любви мужской и женской слиться

Трудней, чем духу с воздухом сродниться.

0.00

Другие цитаты по теме

Дома пять картин и расшитое ливнем платье, на стене по белому белым, без запятых: «это, в общем, банально, но мне тепла не хватает, не хватает просто толики красоты».

Скорей, сударыня! Я весь дрожу,

Как роженица, в муках я лежу;

Нет хуже испытанья для солдата

Стоять без боя против супостата.

Прочь поясок! Небесный обруч он,

В который мир прекрасный заключен.

Сними нагрудник, звездами расшитый,

Что был от наглых глаз тебе защитой;

Шнуровку распусти! Уже для нас

Куранты пробили заветный час.

Моим рукам-скитальцам дай патент

Обследовать весь этот континент;

Тебя я, как Америку, открою,

Смирю и заселю одним собою.

Явись же в наготе моим очам:

Как душам — бремя тел, так и телам

Необходимо сбросить груз одежды,

Дабы вкусить блаженство.

Вздыхаю, словно шелестит листвой

Печальный ветер, слёзы льются градом,

Когда смотрю на вас печальным взглядом,

Из-за которой в мире я чужой.

Улыбки вашей видя свет благой,

Я не тоскую по иным усладам,

И жизнь уже не кажется мне адом,

Когда любуюсь вашей красотой.

Тобой можно любоваться, как любуются великолепием природы: закатами, рассветами, горами, морем...

Квазимодо остановился под сводом главного портала. Его широкие ступни, казалось, так прочно вросли в каменные плиты пола, как тяжелые романские столбы. Его огромная косматая голова глубоко уходила в плечи, точно голова льва, под длинной гривой которого тоже не видно шеи. Он держал трепещущую девушку, повисшую на его грубых руках словно белая ткань, держал так бережно, точно боялся ее разбить или измять. Казалось, он чувствовал, что это было нечто хрупкое, изысканное, драгоценное, созданное не для его рук. Минутами он не осмеливался коснуться ее даже дыханием. И вдруг сильно прижимал ее к своей угловатой груди, как свою собственность, как свое сокровище... Взор этого циклопа, склоненный к девушке, то обволакивал ее нежностью, скорбью и жалостью, то вдруг поднимался вверх, полный огня. И тогда женщины смеялись и плакали, толпа неистовствовала от восторга, ибо в эти мгновения... Квазимодо воистину был прекрасен. Он был прекрасен, этот сирота, подкидыш, это отребье; он чувствовал себя величественным и сильным, он глядел в лицо этому обществу, которое изгнало его, но в дела которого он так властно вмешался; глядел в лицо этому человеческому правосудию, у которого вырвал добычу, всем этим тиграм, которым лишь оставалось клацать зубами, этим приставам, судьям и палачам, всему этому королевскому могуществу, которое он, ничтожный, сломил с помощью всемогущего Бога.

Когда уйдут молодость и красота, когда тела наши увянут и придет смерть, любовь останется, ибо останутся теми же души.

Когда, дымясь, вода воспламенится,

И станет свет подобен темноте,

И небеса исчезнут в высоте,

И выше звезд земля распространится,

Когда любовь рассудку подчинится,

И все и вся придет к одной черте,

Тогда, быть может, вашей красоте,

Остывший, перестану я молиться.

Я прошу — улыбнись!  

За окном столько света,  

Там деревья, и птицы, и запах дождя...  

И небесная высь  

Так ярка нынче летом,  

И скользит по реке белой птицей ладья.    

Оглянись с высоты:  

Этот сад так прекрасен!  

Видишь? Дети играют у яблонь внизу,  

Собирают цветы  

И хохочут от счастья,  

И мне кажется, смех — замечательный звук.    

Слышишь — птица поет...  

И пусть дождь льется где-то,  

После гроз будет лучше нам солнце светить.  

Леди, сердце мое...  

И в тебе — столько света!  

Как иначе меня ты могла ослепить?

Любовь, я мыслил прежде, неподвластна

Законам естества;

А нынче вижу ясно:

Она растет и дышит, как трава.

Но если этот эликсир, любовь,

Врачующий страданием страданье,

И он пропитан солнца ярким светом,

Любовь не может быть таким предметом

Абстрактным, как внушает нам поэт.

Я не из тех, которым любы

Одни лишь глазки, щечки, губы,

И не из тех я, чья мечта

Одной души лишь красота;

Их жжет огонь любви: ему бы

Лишь топлива! Их страсть проста.

Зачем же их со мной равнять?

Пусть мне взаимности не знать

Я страсти суть хочу понять!