Я стеснительный, но я лечусь (Je suis timide... mais je me soigne)

— Итак, я представитель ИПП: Института Передовой Психологии. Начиная с 1769 года в нашем заведении было вылечено около двух миллионов пациентов. Позвольте мне привести наугад несколько случаев преодоленной застенчивости. Стендаль, который даже не мог поздороваться со своей квартирной хозяйкой, спустя полгода пишет «Красное и...»

— «Черное».

— Браво, хотя эти два цвета плохо сочетаются. Робеспьер в 1788-м году не смеет пригласить на менуэт свою кузину Мари Лор. А в 1790-м учиняет террор и отправляет на гильотину сто двадцать тысяч человек. Наполеон Бонапарт, находившейся под каблуком у своей матери, мы все через это прошли, после нескольких лет тренировок проходит огнем и мечем по Европе, бац-бац. И вот уже ближе к нам, месье, скромный маляр, не смеет попросить прибавки к жалованию у своего подрядчика. Но вылечившись, устраивает самый большой в истории человечества геноцид и увековечивает себя под именем Адольфа Гитлера. И уж совсем недавний случай — Рауль Бе, инженер из Монтеморсана, в течение многих лет страдавший от вынужденного безбрачия и узнает огни рампы, став ведущим ревью «Альказар».

— Инженер?

— Я уж не говорю Кюньо, Флемминге, Ландрю, Павле VI и Эдди Меркси.

0.00

Другие цитаты по теме

Некоторые полагают, что застенчивость, это болезнь, но я так не считаю.

Ночью позвонила Ирина Сергеевна. Прервала сон, в котором я беседовал с Сократом о пользе ритуала в работе торговца мясом на рынке. Я утверждал, что можно не замечать свиных голов и запаха крови, и вынашивать философскую мысль. Он смеялся над моей наивностью. И убеждал не отдаваться в рабство звериному цеху. Разве не льется там, как на ристалищах, кровь и пот? Нет, улыбался я, это не битва. Это ритуал языческого жертвоприношения. Я жрец, а не раб. Я разрубаю и режу сакральный продукт, а не расчленяю трупы животных. Играю в жертвоприношение, оттачиваю ритуал, как Спиноза увеличительные стекла. Но сердце мое остается не тронутым. Кровь чуждого ритуала не касается моего ума. А халат? Что ж. Халат отдам в стирку. Или сброшу его, как змеи скидывают старую кожу.

— Не лукавь сам с собой, — отвечал Сократ. — Клянусь собакой, ты не сможешь оградить свой внутренний мир от рыночного смрада. Ты слишком слаб для этого. Чересчур раним, хоть и не поэт. Мясной цех не для тебя. Иди в церковь и напросись временно сторожем. Это твое.

— В церковь? Хм. Сторожем? Но там нельзя шлифовать линзы. Невозможно оттачивать ритуал там, где Христос изгнал бичом торговцев. В церкви нельзя быть работником. Можно только служить. А я не готов. Клянусь собакой, Сократ, я не готов. Если хочешь жить в свободе, научись служить. Во мне мало терпения, Сократ. Много праздности и мало терпения. Возможно, я возьмусь за редакцию текста пьесы. И на этом заработаю. Я подумаю.

И тут раздался звонок Ирины. Сон оказался в руку.

Тревожным голосом она сказала:

— С дочкой проблема. Заперлась в ванной, рыдает. Вечером пришла пьяная. Заявила, что я неправильно ее воспитала. Сказала, что я отняла у нее возможность быть счастливой. Что она никогда не будет счастлива, потому что я не научила ее счастью. Каково это слышать матери?

— Из-за чего все это? Накопилось? Или реакция на событие?

— И реакция, и накопилось. Какой-то режиссер бросил ее. Сказал ей, что она молодая. И ее нужно всему учить. А чему всему?

— Чему? Ох, уж эта Мельпомена. Полагаю, не театральному искусству. Где она сейчас? В ванной?

— Да. Затихла. Я переживаю. Не сделала бы с собой что-нибудь. Глупенькая.

Я поднялся с постели и подошел к ноутбуку. Открыл электронную почту, нашел файл с текстом пьесы «Самоубийцы».

— Что там, в ее пьесе? — спросил я. — Не успел прочитать. Что там с героиней?

— Вскрывает вены, — упавшим голосом ответила Ирина Сергеевна. — Что делать? Ломать дверь?

— Ломай. Я посижу на телефоне.

.....

Люди влюбились в актерство. Лицедеи — зачинатели мод. Лицедеи — дома на песке. Открой ленту новостей и упрешься глазами в муть и шелуху, которая называется жизнью...

(Психологиня и психопат)

— Ты же хотела сходить [к психологу], а я упирался. Вот я и подумал, что, наверное, время пришло. Доктор Тобин лучший семейный психолог в городе. Её Лернеры рекомендовали.

— Эрик и Фиона?

— Да.

— По-моему, они развелись год назад.

— Это правда, они разошлись во всём, кроме того как они любят доктора Тобин.

— Грибник, что ли?

— Психолог.

— Пол страны психологов, пол страны юристов, а из задницы все никак выбраться не можем.

Я не думаю, что Иисус хороший пример для детей. Лучше, чтобы это был кто-то менее капризный. Например, Бэтмен. Он тоже осиротел, но он не ныл из-за этого. А уехал в Тибет, отжимался там и все такое. Потом вернулся, надел уши и залез на крышу, готовый ко всему, разбираясь со своими проблемами.

А единственный реальный результат, который дает нейролингвистическое программирование — это зарплата ведущего курсы нейролингвистического программирования.

Так уж устроены кролики, что им сегодняшняя неловкость непереносимей завтрашнего предательства. Неловкость — это сейчас, вот-вот, а завтра — это ещё бабушка надвое сказала, может, вообще ничего не будет или, скажем, будет солнечное затмение и по этому поводу всё отменят.

Если мужчины не способны понять женщину умом, то досаду могут компенсировать, обладая женщиной. Это неплохое утешение, в конце концов! По-моему, любой мужчина, и не имеющий никакого отношения к писательству или психологии, всю жизнь изучает себя, присматривается к себе, пытается прогнозировать своё поведение в тех или иных ситуациях. И в равной степени изучает противоположный пол, присматривается к нему и пытается прогнозировать поведение женщины в схожих ситуациях. Этот «другой пол» есть вполне таинственная половина человечества, хотя на такую тему положено говорить в юмористической и облегчённой интонации. Какой уж тут юмор! Языковой барьер, которым Бог наказал человечество за дерзновенность Вавилонской башни, — мелочь рядом с глухой стеной полового различия.

Он всегда был немного застенчив, когда дело касалось знакомства с женщинами. Алкоголь помогает, но в книжных не имеют обыкновения наливать.

При нем всегда был блокнот, и время от времени, когда мы разговаривали, он делал в нем заметки. Я из-за этого нервничал, но он разрешил мне заглядывать в его записи, когда я только захочу. Он никогда не писал ничего похожего на «ну и урод» или «этот парень псих» — просто делал пометки, чтобы ничего не забыть. У него наверняка был где-то другой блокнот, куда он записывал «ну и урод», но мне он его не показывал.

А если такого блокнота не было, то после такого пациента, как я, он должен был его завести.