Неверный жест — судьбы оскал,
Уносит прочь тебя река забвения.
Разрушит храм твоя же тень -
Другая дива, твой двойник тщеславный,
Теперь она поёт толпе о том,
Что с небом говорит на равных.
Неверный жест — судьбы оскал,
Уносит прочь тебя река забвения.
Разрушит храм твоя же тень -
Другая дива, твой двойник тщеславный,
Теперь она поёт толпе о том,
Что с небом говорит на равных.
Война без правил, без границ,
В одном потоке жарком кровь и пот,
Хохочет Смерть, сыграв на бис
Каприз, где судьбы вместо нот.
Может статься, мы идём навстречу судьбе. Как бы этот поход не стал для нас последним! Но если бы мы остались дома и предались безделью, гибель всё равно рано или поздно настигла бы нас. Мысль об отмщении зрела в наших сердцах давно, потому-то мы и двинулись на Исенгард, не откладывая. Решение было принято далеко не спрохвала! Если это последний поход энтов, пусть он по крайней мере будет достоин песни! Почему бы не пособить другим племенам, прежде чем исчезнуть? Я бы, конечно, предпочёл идти своей дорогой и ждать того дня, когда исполнится предсказание и отыщутся наши жены. Я был бы рад, очень рад увидеть Фимбретиль! Но не будем забывать, что песни, как и деревья, приносят плоды лишь в назначенное время, и никто не может сказать, как именно это свершится. А бывает и так, что песни увядают раньше срока...
Расскажи про свои душевные муки,
Переслушай песни не про тебя!
Рассмеши всех, кто дохнет от скуки
Как будто это твоя судьба.
Война без правил, без границ,
В одном потоке жарком кровь и пот,
Хохочет Смерть, сыграв на бис
Каприз, где судьбы вместо нот.
Вы как две стороны одной медали — всегда рядом, но быть вместе, лицом к лицу не сможете никогда...
— Судьба шепчет воину…
— Что приближается буря.
— А воин шепчет в ответ?
— Я и есть буря.
Спеть тебе песенку? Мне её напел тот, кто со мной это сделал. А я напою её тебе, хочешь? Раз, два, три. Попробуй меня найди. Череп, кости, скелет, ты обещал хранить обет. Четыре, пять, шесть. Тебя ждёт плохая весть. Могила, черви и гниль, я тебя почти похоронил...
Все, не только земля, но и человеческий труд, и человеческая личность, и совесть, и любовь, и наука, — все неизбежно становится продажным, пока держится власть капитала.