Кто-то запрятал в груди живую птицу,
Пока она бьется мне не остановиться,
Всё равно журавль иль синица,
Просто продолжай биться, биться, биться...
Кто-то запрятал в груди живую птицу,
Пока она бьется мне не остановиться,
Всё равно журавль иль синица,
Просто продолжай биться, биться, биться...
Я не буду больше вам верить.
Я закрою все окна, я закрою все двери.
Люди, вы или стадо, но я ухожу, и просто так надо.
Я закрываю глаза, но я не тужу,
Я хлопаю дверью — просто я ухожу!
Hазовёшь меня другом или может быть гадом,
Hо я ухожу и просто так надо.
Я не буду больше вам верить.
Я закрою все окна, я закрою все двери.
Люди, вы или стадо, но я ухожу, и просто так надо.
Напиши всего пару строк. Напиши их только мне. И я переведу их на все земные языки, я сделаю их эпиграфом к каждой книге, я повторю их инеем на каждом окне, я напишу их облаками по небу, лезвием молчаливой любви я вырежу их на мягкой поверхности своего собственного сердца.
– Я ведь шел голодный, так что, сам понимаешь, на третий день сердце начало сдавать… Ну и вот, ползу я по круче, подо мной – обрыв, пропасть, пробиваю в снегу ямку, чтобы сунуть кулак, и на кулаках повисаю – и вдруг сердце отказывает. То замрет, то опять работает. Да неуверенно, неровно. Чувствую – помешкай оно лишнюю секунду, и я свалюсь. Застыл на месте, прислушиваюсь – как оно там, внутри? Никогда, понимаешь, никогда в полете я так всем нутром не слушал мотор, как в эти минуты – собственное сердце. Все зависело от него. Я его уговариваю – а ну-ка, еще разок! Постарайся еще… Но сердце оказалось первый сорт. Замрет – а потом все равно опять работает… Знал бы ты, как я им гордился!
Я чего-то не понимаю.
Скорее всего, не понимаю всего.
Но то, что мы до сих пор не убили друг друга,
похоже на доброе волшебство…
— Я рисковал своей жизнью, защищая вас.
— Да, рисковали. И, хоть убейте, не понимаю зачем. Ваше сердце принадлежит другой.
— Когда вы узнали?
— Когда вы с ней танцевали. На приеме, в честь помолвки.
— Было так очевидно?
— Даже слишком. Для меня.