Глупое сердце вовремя спохватилось, протолкнув в сосуды свежую порцию крови. В висках заныло, предвещая мигрень. Отгораживайся от прошлого, запирай его на сто замков, прячь в самом дальнем чулане памяти – ночью, темной, как обида, прошлое выбирается наружу, находит тебя, садится у изголовья…
Случаются люди, не умеющие мечтать. Если однажды к ним все же забредает мечта, она не терпит соперниц, становясь идеей-фикс.
Иногда просто не верится, что все, пережитое тобой так остро, может повториться еще в чьей-то жизни... Мы всегда уверены в исключительности своих чувств и опыта.
Пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
Гейзер страсти, восторг безумия. Но под ними – хорошо спрятаны, надежно упакованы – у каждого имелись персональные скелеты в шкафах. Веселенькие скелетики в бронированных шкафчиках. Они плясали втихомолку, не торопясь выставиться на обозрение. Наверное, поэтому мы расстались легко, испытывая лишь невнятное сожаление…
Ты дура, Королева. Хорошо, будем взаимно вежливы: ты – идеалистка. То есть дура, возведённая в степень. Таким, как ты, нельзя заводить семью.
Иногда так остро вдруг понимаешь, что вне зависимости от времён и масштаба личности чувства не изменяются – любовь, разочарование, отчаяние.
Мы сплёвываем ту же горечь, что сводила рот людям три века назад, и та же нежность расплавляет кости и растворяет мысли нынешней девочке, как и какой-нибудь восьмисотлетней давности даме, влюбленной в менестреля. Трубадура. Трувера. Миннезингера, наконец.
– Знаешь, Химера, – сказал Бритва, уходя. – Можно жить и впятером.
– Можно и одному, – ответила я.
– Можно. Вот без одного – труднее...
Кофе-чашечка летней ночи. Взбитый желток-капелька утреннего солнца. Яичный ликер-аромат рая. Сделай глоточек, зажмурься, чувствуя себя беженцем, затерянным в морозом, чёрно-белом лесу; прислушайся к беде — она свернулась клубком, еле слышно шипит, поблескивая раздвоенным жалом...
Ведь самое плохое в невозможности вовремя получать письма — это то, что все чувства за время пути успели измениться. То, что могло расстраивать его, уже в прошлом. А закаты, которые он описывает, далеко позади.
Эти чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются. Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра...
Cлайд с цитатой