Больше всего ты хочешь, чтобы я выздоровел, а у меня ничего не выходит. Мне так стыдно.
Это его последняя зима. Последний раз, когда он пройдёт по улице 17 января. И посмотрит на серое небо.
Больше всего ты хочешь, чтобы я выздоровел, а у меня ничего не выходит. Мне так стыдно.
Это его последняя зима. Последний раз, когда он пройдёт по улице 17 января. И посмотрит на серое небо.
— Что будет с нашими ребятами?
— С какими? С водолазами?
— С водолазами, пожарными, теми, что были в аппаратном зале. Как именно на них повлияет радиация?
— Некоторые из них были так сильно облучены, что радиация разрушит их клеточную структуру. Кожа покроется волдырями, покраснеет, а затем почернеет. Далее начнется скрытый период. Симптомы исчезнут, будет казаться, что пациент идет на поправку, что он уже здоров, но это не так. Обычно это длится один-два дня.
— Продолжайте.
— Тогда становится очевидным, что клетки повреждены, умирает спинной мозг, отмирает иммунная система, органы и мягкие ткани начинают разлагаться. Артерии и вены лопаются, становятся как сито, поэтому невозможно даже ввести морфий, а боль... невообразимая. А тогда через три дня или три недели смерть. Вот, что случится с теми ребятами.
— А как насчет нас?
— Ну, мы... нас облучает постоянно, но не так сильно, поэтому радиация не убьет клетки, но ее достаточно, чтобы повредить ДНК. Так что, со временем — рак. Или апластическая анемия. В любом случае — мы умрем.
— Тогда, в некотором роде, мы еще легко отделались.
— Прекрати есть эту дрянь. Ты знаешь, как важна правильная диета.
— Мне осталось жить десять минут; что хочу, то и ем.
По-настоящему больные дети не плачут.
Всё, что я могу — рисовать тебя вновь,
Нанося тату, чтобы чувствовать боль.
Всё, что можешь ты — лишь закрасить мой узор,
Рисовать других, чтобы причинять боль...
Мой мир — это маленький островок боли, плавающий в океане равнодушия.
Как один человек может принести столько боли?
Так больно и так сладостно быть рядом и в то же время не иметь возможности прикоснуться друг к другу.
А ещё.. Ещё я знаю, как выглядит искренность, которой нигде больше не осталось. Мы словно огромное умирающее дерево, что колышется на ветру, засыпая под шёпот безмирия, но всё ещё пьющее кровь планеты, наполняя её болью.
— Я не понимаю, что ты делаешь.
— Пытаюсь раздробить камень в груди, но не получается.
— Осторожнее: разбивая камень, не задень сердце.