— Раньше тебе нравилась моя компания.
— Это вообще не компания, когда людям нечего сказать друг другу.
— Раньше тебе нравилась моя компания.
— Это вообще не компания, когда людям нечего сказать друг другу.
— Помнишь, как мы представляли себе рай?
— Помню, как ты его представляла.
— А ты как его представлял?
— С тобой. В любом месте, в любое время... лишь бы с тобой.
— Разве месть не в руках божьих?
— Нет. Ведь Бог не получит от нее того удовлетворения, какого жажду я.
Как бы я хотела снова стать маленькой девочкой! Смеяться над любой болью... Что же я так изменилась?
(Я хочу быть опять маленькой: смеяться над ранами, а не страдать из-за них.)
— Я вправе её целовать, если ей это нравится. И ты не вправе возражать. Я не муж твой: ревновать меня тебе не приходится!
— Я тебя и не ревную. Я ревную к тебе.
Они отлично понимают, что письма годятся лишь на то, чтобы служить мостками, соединяющими интервалы между поступками.
— Доктор Миллер?
— Да?
— Полагаю, вы в курсе смерти Кэри Шиан?
— Да, трагедия. Думаете она убила Алекса?
— Мы можем поговорить наедине?
— Звучит зловеще.
Люди закупорены в меблированных комнатах перенаселенных городов, потому что им некуда пойти и не с кем поговорить. Они заходят в бары только для того, чтобы открыть для себя простую истину: они не умеют начать разговор, и у них не хватит храбрости сделать это, даже если бы они знали как.
На смертном одре я буду сожалеть не о том, что мало работал, а о том, что мало общался с сыном. Дети быстро вырастают.
У реальности как бы несколько слоев. Все зависит от того, в какой реальности ты и в какой — я.