Сергей Митрофанович Городецкий

... Нева, недобрая, немая,

Оцепенела, утаив,

Что, грязный лед приподнимая,

Под ней ревет морской прилив.

Люблю и нем. Нема и любит.

И знает: радости земной

Ничто мучительней не губит,

Чем эта пытка тишиной...

0.00

Другие цитаты по теме

А когда, пройдя полоску света,

В тень акаций дремлющих вошли,

Два плечистых темных силуэта

Выросли вдруг как из-под земли.

Первый хрипло буркнул: — Стоп, цыпленки!

Путь закрыт, и никаких гвоздей!

Кольца, серьги, часики, деньжонки —

Все, что есть, — на бочку, и живей!

А второй, пуская дым в усы,

Наблюдал, как, от волненья бурый,

Парень со спортивною фигурой

Стал спеша отстегивать часы.

И, довольный, видимо, успехом,

Рыжеусый хмыкнул: — Эй, коза!

Что надулась?! — И берет со смехом

Натянул девчонке на глаза.

О нет, не в теле — жизнь, а в этих милых

Устах, глазах и пальцах дорогих;

В них Жизнь являет славу дней своих,

Отодвигая мрак и плен могилы.

Я без нее — добыча тех унылых

Воспоминаний и укоров злых,

Что оживают в смертных вздохах — в них,

Часами длясь, пока уходят силы.

Но и тогда есть локон у груди,

Припрятанный — последний дар любимой,

Что разжигает жар, в крови таимый,

И жизнь бежит скорее, и среди

Летящих дней вкруг ночи неизменной

Сияет локон красотой нетленной.

Ночь тиха. По тверди зыбкой

Звёзды южные дрожат.

Очи матери с улыбкой

В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних,

Вот пропели петухи -

И за ангелами в вышних

Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,

Озарён Марии лик.

Звёздный хор к иному хору

Слухом трепетным приник.

И над Ним горит высоко

Та звезда далёких стран;

С ней несут цари востока

Злато, смирну и ладан.

Любовь — это образ Бога, и не безжизненное Его подобие, а живая сущность божественной природы, лучащаяся добротой.

Для них она Богиня всего женственного, всего самого недоступного, всего самого порочного.

У сентября удивительная способность влюблять в себя постепенно. Пока ты переживаешь уход лета, пока свыкаешься с мыслью, что впереди долгие холода, сентябрь украшает кроны деревьев осенней проседью, приглушает и растушевывает свет, но делает ярче цвета: кадмий оранжевый и лимонный, охра светлая и золотистая, сиена жженая – крапушкой, щадя, по самой кромке березового листа. Едва вынырнув из состояния уныния – лето ушло, ушло лето! – ты обнаруживаешь себя в утешающих объятиях сентября. Хорошо как, выдыхаешь ты, вновь возвращаясь в себя. «Обратно воротилися слова», – просторечит сентябрь. Не спрашивает – утверждает.

Серьезный молодой писатель, дружелюбный мудрый старый художник, две красивые девушки и целая жизнь впереди.

Бывает, и дождь-то льет, и буря-то воет, и в такой вот ненастный день найдет беспричинная радость, и ходишь, ходишь, боишься ее расплескать. Встанешь, бывает, смотришь прямо перед собой, потом вдруг тихонько засмеешься и оглядишься. О чем тогда думаешь? Да хоть о чистом стекле окна, о лучике на стекле, о ручье, что виден в это окно, а может, и о синей прорехе в облаках. И ничего-то больше не нужно. А в другой раз даже и что-нибудь необычайное не выведет из тихого, угнетенного состояния духа, и в бальной зале можно сидеть уныло, не заражаясь общим весельем. Потому что источник и радостей наших, и печалей в нас же самих.

Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.