Клоун

— Как жизнь-то, а?

— Как в сказке — чем дальше, тем всё интересней!

— Что-то как-будто знакомый голос!? Не Лыбарзин ли?..

— А-а-а... Здорово. Ты уже приехал?

— Как тебе сказать? Подъезжаю.

Вот вы сказали, что играть «утренник» — это тяжелая, неблагодарная работа. Всё это чушь, всё это чепуха. Как раз наоборот. Всё дело именно в «утреннике», потому что на «утренник» приходят дети. У меня нет детей, но все дети мира — они мои, и они должны жить и радоваться. Смех — это радость. Карманы моих клоунских штанов набиты смехом. Я должен сегодня, ежедневно, доставлять радость детям. Их радость — это моя радость.

— Что, опять бежать задумал? Ну беги, беги... Куда ты всё бежишь? Чего ищешь? Не ищи, Толечка, не найдешь... А я тебя ждала. Все ждалочки изгрызла.

— Ждала, говоришь, да? Это я верю, Тая, что ты меня ждала. Только ведь ты не одна меня ждала.

— Ты что?

— Ты в компании меня ждала, поэтому тебе и хочется, чтобы у меня в Свердловске кто-то был... Если бы у меня кто-то был, я бы тебе сказал — врать не стал бы. А ты обмануть меня хочешь.

— Ты что, не протрезвел, что ли?

— Выходи, Тая, за майора. За Лабарзина не надо, он скользкий человек. А за майора — иди. [Тая отворачивается и плачет.] Ну вот видишь, ты плачешь. Я ведь когда это тебе говорил, думал, что ты мне по морде дашь, на колени встанешь, будешь умолять, что никогда этого не было и быть не могло, всё это ложь и поклёп. Во мне ведь надежда целый день жила, что ты мне в глаза плюнешь. А ты плачешь, и я понимаю — это так.

— Нет! Нет, Толечка, ты не уйдёшь! Ну скажи, скажи, что ты меня любишь! Ведь если бы не любил, то не бросил бы. Толечка, ты же честный в любви! Я так перед тобой мучаюсь, так мучаюсь... Толь, ну скажи, скажи — я всё для тебя сделаю!

— Ты уже всё, Тая, сделала.