желания

— Париж для меня — это жить на улицах и пытаться перенести это на бумагу. Понимаешь?

— Я всегда мечтала сбежать и стать художником, жить в мансарде, быть бедной, но свободной.

— Ты бы не выдержала и двух дней. Там нет горячей воды и не полакомишься икрой.

— Терпеть не могу икру. И ненавижу, когда мне говорят, о чём мне можно мечтать и о чём нельзя. Все думают, что я изнеженная и хрупкая, но это не так. Я сильна и вынослива как лошадь. Я хочу заниматься делом, а не просто быть украшением.

— Помнишь, как мы с тобой играли, загадывая желания? Мы закрывали глаза и загадывали что-нибудь. То, чего нам хотелось. Мы оба хотели, чтобы у нас были спальни побольше. Это была главная мечта. Ты всегда загадывала транспортиры, что было странно. Я хотел компьютер помощнее и, наверное, модем побыстрее. Ты хотела одежду получше. Меня это... не интересовало совсем. Мы оба... мы оба мечтали уметь водить машину. Я просто хотел уехать куда-нибудь. Мы хотели путешествовать на машине и объедаться жевательными конфетами, которые мы покупали бы на автозаправках. После того, как мы загадывали все наши желания... мы зажмуривались изо всех сил, надеясь, что когда откроем глаза, всё сбудется. И мы думали, что чем крепче мы зажмуриваемся, тем сильнее будут наши желания. И хотя они никогда не сбывались, нам всё равно нравилось это делать. Потому что любимым для нас было не то, чем это кончится, а само загадывание. Сначала я этого не понимал. Помнишь, что ты говорила мне прямо перед тем, как мы открывали глаза, чтобы нам не было обидно?

— Что бы ни случилось, у нас всё будет хорошо.

Он навалился на меня, коленом раздвинув ноги, и я почувствовала, что поддаюсь — даже не ему, а себе. Двадцать семь лет хорошего воспитания уступили позиции тысячелетнему инстинкту. Разум восставал против того, чтобы мной овладели на голом камне, поблизости от спящих солдат, а тело с этим мирилось и, более того, отвечало на призыв.

По ту сторону океана наши враги, вон там они на той стороне, убьём их всех и тогда станем наконец свободны?