отец

Я практически ничего о нем не помню, кроме следа от его мягко светящейся улыбки.

— ты отвечаешь за маму, и за брата.

— Что значит отвечаю? А ты?

— Я тоже. Просто сильные — не всегда делают то, что им хочется. Поэтому они и сильные.

Это папа?

Возможно.

Но даже если не папа, то все равно человек.

Я вырвал эти страницы.

Я сложил их в обратном порядке: последнюю — сначала, первую — в конце.

Когда я их пролистал, получилось, что человек не падает, а взлетает.

Если бы у меня еще были снимки, он мог бы влететь в окно, внутрь здания, и дым бы всосался в брешь, из которой бы вылетел самолет.

Папа записал бы свои сообщения задом наперед, пока бы они не стерлись, а самолет бы долетел задом наперед до самого Бостона.

Лифт привез бы его на первый этаж, и перед выходом он нажал бы на последний.

Пятясь, он вошел бы в метро, и метро поехало бы задом назад, до нашей остановки.

Пятясь, папа прошел бы через турникет, убрал бы в карман магнитную карту и попятился бы домой, читая на ходу «Нью-Йорк Таймc» справа налево.

Он бы выплюнул кофе в кружку, загрязнил зубной щеткой зубы и нанес бритвой щетину на лицо.

Он бы лег в постель, и будильник прозвенел бы задом наперед, и сон бы ему приснился от конца к началу.

Потом бы он встал в конце вечера перед наихудшим днем

И припятился в мою комнату, насвистывая I am the Walrus задом наперед.

Он нырнул бы ко мне в кровать.

Мы бы смотрели на фальшивые звезды, мерцавшие под нашими взглядами.

Я бы сказал: «Ничего» задом наперед.

Он бы сказал: «Что, старина?» задом наперед.

Я бы сказал: «Пап?» задом наперед, и это прозвучало бы, как обычное «Пап».

Ева,

таким хрупкошеим

и тонкокостным,

таким

пуховолосым

девочкам

со сливочной

гладкостью

плеч

и лодыжек

никем и нигде

не разрешалось

плакать

от страха.

Ева,

мне надо

хотя бы кого-то

любить.

И это будете вы.

Я воспитываю двух дочерей, и это очень сложно. Потому что есть ситуации, которые меня бесят. Я стал капец каким сентиментальным. Раньше у меня были стальные яйца. Но чем больше у меня появлялось дочерей, тем мягче становился металл. Я стал реветь как баба из-за всякого говна. Я не могу ходить на утренники к родной дочери. Я не выгляжу как мужик, который может плакать на стихотворении «Снежинки», а я сижу и реву в голос, потому что мне жалко. Ну а как? Она растаяла! Пока дочь читает стих, мной можно поливать цветы в актовом зале.

Почему отец никогда не получает детей? Кто это придумал? Ты знаешь, что отец так и не может прийти в себя, если у него отнимают детей? Если женщине надоедает семейная жизнь, мужчина остается без детей. И мужчины это терпят, потому что закон держит их за яйца.

Вы схожи с моим отцом, упокой, Господь его душу. Он тоже ждал сына, который пойдет по его стопам, станет полицейским, но родилась я. Мама отказалась от меня, когда узнала, что девочка. Родители развелись, и всю жизнь хвостики мне делал папа, покупал леденцы папа, и первое нижнее белье покупал мне папа. Я любила его больше жизни, но когда он умер, я увидела сон. Он стоял на коленях, целовал мне руки, и умолял жить.

Никогда я не хотела короны для своего сына. Мой муж пошел бы на все ради трона, но не Гилфорд. Я спасу его. Пусть мне придется ползать на коленях. Мария — женщина, ей знакома горечь утраты. Она поймет: сын не должен отвечать за проступки отца.

Тот является отцом, кто воспитывает, а не тот, кто родит.