медицина

— Какая-то она странная. От чаши Хельги я ожидала чего-то более... мирного. А там из ожидаемого — разве только мирный барсук. Остальное...

— Хельги была целительницей. Причем — не в самое спокойное время. А милосердие хирурга... Вот представь: ты принимаешь раненых после боя. И тебе приносят двух средней тяжести, трех легкораненых и умирающего...

— Знаю. Я читала о таком. Дать умирающему обезболивающее, и просить легкораненных молиться за него, а самой — заниматься средними, пока они не стали тяжелыми.

— Именно. Но даже представлять такое... Не наполняет счастьем и верой в благость мироздания. А уж в режиме реального времени принимать такие решения... Да еще не один раз, а регулярно... М-да, тогда — неудивительно, что у Годрика регулярно появлялись фингалы с характерным узором из бляшек кольчужной перчатки.

В медицине иногда случаются чудеса, они бывают каждый день, но они не всегда подчиняются нашим желаниям. В конце такого дня, когда на многие молитвы получено ответ, а на многие нет. Мы везде стараемся найти чудеса, мы тянемся через пропасть, и иногда несмотря ни на что, вопреки логике, мы соприкасаемся.

Один лекарь говаривал:

— Во врачевании возможны три больших преступления: назначение лекарства, убивающего организм, назначение лекарства, вызывающего бесплодие, и назначение лекарства, влекущего за собой выкидыш.

— Боюсь, он умер.

— Доктор, я не умер.

— Извините, но боюсь, что доктор здесь я.

Вода, водичка, ты – лекарство,

Моё спасенье и мечта.

А медицина – это хулиганство,

Всем правит бизнес, вот беда!

Медицина вызывала у меня невероятный интерес, а особенно анатомия человека. Мне хотелось понять все в той внутренней вселенной, которая делает нас теми, кто мы есть. Мозг, легкие, кости, мышцы, сердце... Я не знаю, почему эта наука о жизни захватила мое воображение. Может, так я сбегал от реальности...

Кому я собрался молиться? Богу? Кому? Единственная помощь, какую я когда-либо получал, находилась в пузырьке с лекарствами. Я не могу удержаться от улыбки. Мне хочется встать на колени и помолиться фармацевтической фабрике «Лёвенс Кемиске» или «Гласко Смит Кляйн».

Стыдно и тоскливо смотреть в глаза больному, которому я был не в силах помочь.

Этому я могу помочь, этому нет; а все они идут ко мне, все одинаково вправе ждать от меня спасения. И так становятся понятными те вопли отчаянной тоски и падения веры в своё дело, которыми полны интимные письма сильнейших представителей науки. И чем кто из них сильнее, тем ярче осужден чувствовать своё бессилие.

Врачевание — дело достойное. Мы доверяем врачам свои жизни.

Итак, что дает атаксию, патологическую икоту и ненависть к роду человеческому?