гнев

Теперь у меня не осталось ничего, кроме моего гнева. Ярости. Злости. Эти чувства захватили меня целиком, не оставив места размышлениям. Лучше сражаться, чем плакать. Лучше убивать, чем страдать от боли.

Раньше, мне кажется, человечество было спокойнее, потому что раньше проблему неконтролируемого гнева решали тем, что были публичные казни. Там просто шинковали человечка, мы колбасу в оливье потолще нарезаем, чем там. Люди всем городом приходили с детьми, смотрели и думали: «Ну и слава богу, ну и хорошо. И гневаться не надо...»

А там казни мощные были, конечно. Там если кого-то вешали, люди такие: «А чего это сегодня повешение? Вчера мужчину берёзами разорвали, а сегодня повесили. Палач уже не тот. Казнить палача!»

Философ Феофраст* при сравнении прегрешений, несмотря на то что сравнение это несколько банально, замечает, что тяжелее проступки, совершаемые по вожделению, нежели из-за гнева. Действительно, гневающийся человек кажется отказывающимся от разума с некоторым огорчением и внутренней подавленностью; тот же, кто прегрешает по вожделению, покорившись наслаждению, кажется в своих прегрешениях более распущенным и изнеженным. Итак, верно и истинно по-философски сказал он, что проступок, совершенный ради наслаждения, заслуживает большего порицания, чем совершенный в состоянии огорчения. В целом один более похож на человека, ранее претерпевшего несправедливость и побужденного огорчением ко гневу; другой же, напротив, по собственному побуждению стремится к несправедливости, влекомый к какому-нибудь действию вожделением.

Всегда же легче справиться с болью, если ты можешь обратить её в гнев, выплеснуть её, если можешь обвинить кого-то, кого угодно, даже тех, кого и винить-то не в чем.