— Ну а после этого начинайте во-о-он там копать окоп. Не халтуря, с душой.
— Окоп — это же такая ямка, в которую человек прячется, чтобы его, не дай боже, не убили? — уточнил Одессит.
— Ну а после этого начинайте во-о-он там копать окоп. Не халтуря, с душой.
— Окоп — это же такая ямка, в которую человек прячется, чтобы его, не дай боже, не убили? — уточнил Одессит.
И это тоже было верно. Мы вот как ни старались, а банальное колесо сделать не могли. Вроде бы простая вещь, всем понятная, сложностей не вызывающая, его даже изобретать не надо, просто возьми и сделай. Только вот фиг. То, что выходило из рук наших мастеров, пока полноценным колесом не назовешь. Позор, конечно, но вот так получилось. Мы знаем всё про атомы, космос и органическую химию, но не можем сделать простейшую вещь. Потому что работать руками и работать головой — это разные вещи.
— Иди посмотри сам. — Глаза учёного блестели, он был явно возбужден.
— Надеюсь, ты хочешь показать мне голую женщину с большой, красивой, мягкой грудью и длинными ногами? — вздохнув, я поднялся на ноги. — Если нет, то я расстроюсь.
Верю-верю всякому зверю, а ему, ежу, — погожу.
Воинское счастье как качели — то ты наверху, то кто-то другой.
Ну, а если выгорит дело... Ладно, шабаш, ничто так не вредит делу, как преждевременные мечты о его завершении.
— Вот это справедливо, — хитро сверкнув глазами, тоже повысил голос Одессит. — Умер ты, не умер — здесь всё по-честному, без всякого кручения бейцев. Так я пойду выполнять приказ?
— Иди, — разрешил я и, понизив голос, спросил: — Ты хоть раз автомат в руках держал?
— Ну, до пятнадцати лет я и титю женскую даже ладошкой не трогал, но когда подвернулась такая возможность, разобрался же, что к чему? — невозмутимо ответил мне Одессит.
— Демократия. — Я пощёлкал пальцами и вопросительно глянул на Голда. — Знакомое слово.
— Это когда несколько человек говорят остальным, что счастье будет всем, а потом счастье приходит только к ним, а всем остальным выдается кукиш, — пояснил Голд услужливо. — Как-то так.