Роланд

— Моя дорогая Джоселин. Эм... я скучаю. Нет, стой, так что, неправильно?

— Это уж тебе выбирать, какую яму себе копать. Так что писать?

— Напиши про ее грудь.

— Что скучаешь по ней.

— По груди?..

— Да-да, но я бы обратил взор чуточку повыше, Уильям.

— Я скучаю по ее шее?

— А еще повыше, куда-то к небесам, например?

Не стоит питать добрых чувств к тем, кому ты неизбежно сделаешь плохо, иначе тебе будет плохо тоже.

Роланд в ответ: «Тем злей мы будем биться.

Не дай господь и ангелы святые,

Чтоб обесчестил я наш край родимый.

Позор и срам мне страшны — не кончина.

Отвагою – вот чем мы Карлу милы».

Супружеская измена всегда внушала мне отвращение — но не из нравственного педантизма, не из лицемерного чувства приличия, даже не потому, что прелюбодеяние всегда является воровством, присвоением чужого тела, — но, главным образом, потому, что всякая женщина в такие минуты предает другого человека, каждая становится Далилой, вырывающей у обманутого тайну его силы или его слабости, чтобы выдать его врагу. Предательством кажется мне не то, что женщина отдается сама, но то, что, в свое оправдание, она с другого срывает покрывало стыда; неподозревающего измены, спящего она отдает на посмешище язвительному любопытству торжествующего соперника.