Лида

— Ну и где нам теперь продукты хранить?

— Лёхе по карманам распихай вместо холодильника: он же отморозок — должен холод держать!

Если кто-то говорит о любви, он вплетает свою судьбу в судьбу другого и это уже не изменить. Ну кроме как смертью.

Добро — то, что подходит мне. Всё остальное — зло.

Любовь — это не прокат видеокассет. Нельзя поклясться, а потом вернуть свою клятву, потому что кино не понравилось.

— Поговори с мамой!

— Я не могу, я — враг номер один!

— Враг номер один – ее заместитель. Ты – враг номер два, поскромнее надо быть!

— Там чудеса, там леший бродит, русалка…

— Постойте, какая русалка?

— …на ветвях висит… лежит.

— Мы все как-то вдруг синхронно уяснили, что следует прикидываться умненькими, ироничными, расчетливыми, хладнокровными тварюшками. Но ведь... Мы не совсем такие?

– Мы совсем не такие, ясен пень. Мы – нежные, сентиментальные, чувствительные, недолговечные комочки органики. Мы – страшно сказать! – добрые и хорошие. Признаваться в этом чрезвычайно, неописуемо стыдно. Поэтому мы стараемся не выдать себя даже в мелочах. А совершив оплошность, сгораем со стыда, отворачиваемся к стене, губы – в кровь, зубы – в крошку. Непереносимо!

– И так все люди. Страдаем и думаем, как бы отстрадать; болеем и думаем, как бы отболеть; работаем и думаем, как бы отработать… Мы все чего-то ждем и куда-то спешим. Куда, Сережа?

– Гм… К горизонту.

– Именно. И спешим бессознательно, генетически, что ли… Значит, там, за горизонтом, что-то есть? Если мы хотим скорее прожить эту жизнь, то, выходит, есть другая? Там, куда мы спешим.

– И поэтому нашу, первую, мы живем по-дурацки, – буркнул я.

... Любящим и не надо ничего показывать или говорить, они и так всё знают и чувствуют. Даже если не признаются себе в этом.