Элайджа Майклсон

Есть моменты, когда я сомневаюсь, поддаётся ли моя семья искуплению. Но каждый раз, когда я собираюсь сдаться, я вижу это, проблеск доброты, который позволяет мне верить.

— Вы всё равно сделаете так, как хотите.

— Нет. Наше решение должно быть единогласным.

— Здесь не демократия.

— Ты прав. Здесь семья.

— Ты была в моём разуме. Ты знаешь, что Селест для меня значит.

— Ты имеешь в виду значила?

— Нет. Ты хоть представляешь, насколько любовь редка? За тысячу лет я встречал её дважды, и когда я находил, я почитал её.

— Я знаю, что обещания значат для тебя, Элайджа, но ты дал его 200 лет назад. А я живу сейчас. Если я чувствую что-то, я действую. Если я хочу чего-то, то беру это. Я выбираю живых, так почему ты выбираешь мёртвых?

— Когда я приказываю уничтожить оборотней, я ожидаю, что вы дадите кровопролитию совершится.

— Как демократично.

— Зачем ты пытаешься свести вместе семью, когда очевидно, что часть её сломана?

— Для меня точное определение слова «сломан» предполагает, что что-то можно починить. У меня целая вечность для выполнения единственной задачи — спасения моего брата. Если я сдамся, тогда скажи мне, для чего я нужен своей семье, самому себе, твоему ребёнку?

— Кого надо убить?

— Скорее всего никого.

[подозрительный взгляд Хейли]

— Ладно, или всех.

— Твой брат, Клаус, отдал тебя Марселю в гробу, а ты всё ещё веришь в него.

— Я отказываюсь сдаваться. Это болезнь. Я буду бороться ради семьи до последнего вздоха.

Несмотря на трудности, для меня семья превыше всего. Мне жаль, что твоя подвела тебя.

Семейные узы наделяют нас неизмеримой силой. Но мы так же должны принимать их как должное. Они обязуют нас любить без всяких условностей. Без извинений. Мы не можем отказаться от силы этих уз, даже если сомневаемся них. Узы питаю нас. Дают нам силу. И без этой силы мы — ничто.