Аня

— Позвонил!

— Володька? Сам? Первый?

— Сказал, что всё равно меня любит, готов простить и вернуться.

— Да ты что...

— А еще звонил Гоша.. Сказал, что от жены ушёл...

— Ничего себе.

— А ещё Максим звонил своему агенту, чтобы тот снимал нам квартиру..

— И что ты теперь будешь делать?

— Не знаю.. никого из них видеть не хочу... ни-ко-го...

Я не могла вспомнить ни одного слова, когда проснулась сегодня утром. Боюсь, я никогда не смогу сочинить другую, такую же хорошую. Почему-то, когда что-нибудь придумываешь во второй раз, никогда не получается так хорошо, как было в первый.

Наутро Аня проснулась с устойчивым ощущением: что-то случилось.

И тут Аня вспомнила.

Боже мой, помоги! После этих слов ужас и смерть постепенно стихли, дышать стало легче, она снова почувствовала себя живой, горячей, и… не одной. Рядом появился кто-то. Кто согреет, когда холодно. Вытрет слезы, когда тяжело. Будет ее любить.

Тусовка — это хорошо, но только не тогда, когда ты отдаешь ей все свое свободное время и свои силы.

— Ну я что, виновата? Я тебе телефон давала в пять утра. Мы ж радионщики. а не пиаристы. Вот у меня Иннокентий Бутусов и Иннокентий. святой отец. И оба на четвёрку.

— Откуда у тебя вообще телефон священника?

— Бред. Как вы вообще собирались выступать? Пять раз по десять минут.

— Проповеди. У меня всё с собой. Кадило, молитвенник, Клобук даже есть, парадное облачение...

— А ванна зачем?

— Какая же это ванна, сынок? Это купель. Я и петь могу. Вот у меня даже балалайка есть.

— Бред. Паноптикум. Поп в ванне, играет на балалайке. В купели. Ну рубли, за паноптикум с балалайкой в ванне — это недорого.

– На что ты согласна, мама? – отложив в сторону медведя, спросил меня сын.

– На то, чтобы пожить в этом чудесном доме, милый. Тебе ведь тут нравится?

– Не особо. – Да здравствует детская непосредственность! И что же делать? – Но если ты хочешь, мы поживем, – успокоил меня самый заботливый мужчина на свете.

— Ты глубоко осознаёшь собственную мелодраматичность. Тебе не хватает веры в себя, но ты ждёшь её от других. Ты проецируешь свою неуверенность на всех вокруг себя. Ты отвергаешь счастье как мелкое и поверхностное. Ты принимаешь постмодернизм, чтобы избежать своих собственных мыслей. Ты критикуешь себя, потому что это ставит тебя выше критики. Ты хочешь то, что ненавидишь, и ненавидишь то, что хочешь. И тебе всегда надо убить то, что ты любишь больше всего.

— Ты можешь всё это видеть?

— Ничто не ново больше. Всё уже пересказано.

— Сомнения порождают неудачи.

— Сомнения из трусости порождают неудачи. Сомнения из аналитики предохраняют от них.

Если у вас возвышенные мысли, то вам приходится употреблять возвышенные слова, чтобы их выразить.