Вспоминая моих грустных шлюх

Я обнаружил, что дисциплинированность — вовсе не мое достоинство, но всего лишь реакция на собственную бесшабашность; что я выгляжу щедрым, чтобы скрыть свою мелочность, что слыву осторожным, потому что таю зломыслие, что умиротворитель я не по натуре, а из боязни дать волю подавляемым порывам бешенства, и что пунктуален лишь затем, чтобы не знали, как мало я ценю чужое время. И наконец, я открыл, что любовь — вовсе не состояние души, но знак Зодиака.

Любовь слишком поздно научила меня, что человек приводит себя в порядок, одевается и душится духами для кого-то, а у меня никогда не было — для кого.

Ситуация разрастается тихо, как пятно крови, и захлёстывает нас, сказал я. Редактор, уже издали, крикнул:

— Не кровью, маэстро, а дерьмом.

То и дело отрывался от занятий и звонил целыми днями, день за днём, пока не понял, что у этого телефона нет сердца.

Я всегда считал, что выражение умереть от любви — не более чем поэтическая вольность. В тот вечер, возвращаясь домой без кота и без нее, я убедился, что не просто можно умереть, но что я сам, старый и без никого, умираю из-за любви.

И еще я понял, что правда и другое: ни на что на свете я не променял бы наслаждение своим страданием.

Наконец-то настала истинная жизнь и сердце мое спасено, оно умрет лишь от великой любви в счастливой агонии в один прекрасный день, после того как я проживу сто лет.

... необоримая сила, которая движет миром, вовсе не счастливая любовь, а любовь несчастная.

Мне показалось, что одна из прелестей старости — это те заигрывания, которые позволяют себе молоденькие приятельницы, считая, что ты уже вне игры.

Утренние симптомы были идеальны для того, чтобы не чувствовать себя счастливым: кости болели с самого рассвета.

Я не соблазнялся на ее гнусные предложения, она же не верила в чистоту моих принципов. Мораль – дело времени, говаривала она со злорадной усмешкой, придет пора, сам убедишься.