Когда люди отгораживаются от соседей высокими стенами, как от врагов, значит, неправильная у них жизнь.
Волкодав. Мир по дороге
Когда речь шла о безнадёжной затее, сегваны предлагали вычерпать море, венны — натаскать воды решетом, арранты — переспорить жреца.
У горца было лицо человека, которому нечего осталось терять. Человека с таким взглядом лучше не покидать одного, особенно когда предстоит вести разговор и что-то решать. Пришибленный горем кажется потерянным и ко всему равнодушным, но это обманчивое впечатление. Нечаянное слово может стать каплей, которая сломает запруду, и человек наворотит дел.
Меня не называли ни лентяем, ни неумехой, я обещал стать неплохим хлебопёком, но не вдохновенным мастером, как мои предки, а всего лишь тенью в череде пекарей Даари. В нашем промысле мне был отмерен предел, и я понимал, что всю жизнь буду биться об этот предел. Словно курица, вздумавшая летать. А в жреческом деле я не чувствовал над собой непреодолимого свода. Я хотел летать, как они...
— Ты можешь представить, чтобы самый проклинаемый живодёр и насильник открывал глаза поутру и с удовлетворением думал: о-о-о, какой я злодей, какая гнилая и чёрная у меня душа!
Волкодав честно попытался представить. Не получилось.
— И не получится, — кивнула степная жрица. — Все рождаются чистыми и добрыми, все зовут мамку и просят не крови, а молока... И после, даже когда творят жуткие злодеяния, каждый сам для себя — правильный и хороший. Мы придумываем настолько изощрённые оправдания, что только диву даёшься, и всё ради того, чтобы ладить с собственной совестью. Если это перестаёт получаться, человек лезет в петлю.
Волкодав не стал вытаскивать поясной нож, просто потому, что в его роду не держали обычая даже за самые поносные речи платить сразу клинком. Слова — почти всякие — можно и отозвать. А вот разящего лезвия с полдороги не отзовёшь.
Пусть даже мне хочется сдаться на каждом шагу,
Я тех, кто поверил в меня, подвести не могу.