Таня Гроттер и локон Афродиты

Вазы буквально созданы для человеческих голов. Цветочки же в них стоят исключительно для маскировки их хищных намерений.

Знаешь, что такое настоящая ирония? Это когда ты несчастен, но несчастье подмерзло уже и покрылось льдом. Потом живой слой, кусок души — и снова лед. И так много раз. А сверху, на мерзлоте, под холодным солнцем распускаются белые цветы иронии.

Дураки никогда не кончаются. Природа запасает их впрок.

— И ведь ей только семнадцать! Я в семнадцать лет не позволяла себе таких вещей!

— Спорить не буду. Но башню, которую ты разнесла в пятнадцать с половиной, до сих пор не восстановили.

Он успел уже убедиться, что дочь выросла и перечить ей теперь так же сложно, как играть в «Кыш с дороги, противный!» с паровозом.

Сложнее всего – ежедневное достоинство. День за днём, час за часом, особенно в часы, когда вокруг всё темно и безрадостно. Для этого нужно больше всего сил и мужества. Быть хорошим и ослепительным по выходным и вечерам пятниц не так уж и сложно. Поддерживать ровный спокойный свет каждый день в сотни раз сложней. Можно с воплем броситься под танк и взорвать его, и это будет красивый поступок, но это не означает ещё, хватило бы сил на ровное повседневное мужество. Спокойное горение, способность к самопожертвованию намного предпочтительнее истерической доблести.

Корабль мечты утонул, столкнувшись с айсбергом реальности.

Любовь не переносит тех, кто слишком долго демонстративно поворачивался к ней спиной. Любовь любит решительных и смелых, которые именно потому и не делают ошибок, что не боятся их совершать.

— Мы уже куда-нибудь прилетели? — томно спрашивала она через каждые пять минут.

— Нет, — отвечал Бульонов, наклоняясь к ней.

— Я так и думала. И что, мы высоко?

— Высоко.

— Я так и думала. Внизу что-нибудь видно?

— Облака, а под ними ещё облака. Ты глаза не хочешь открыть?

— Я так и думала. Этот человек хочет, чтобы я грохнулась...

Нельзя идти на поводу у тьмы, даже если эта тьма есть в тебе и ты чувствуешь её дыхание.