После конца истории

Беспредельна мощь человека, способного к отказу. Любое побеждённое желание делает сильней; мы растём, борясь со своими природными склонностями. Всякий раз, как ты не сумел себя победить, ты потерпел поражение.

Ребёнок, который в два с половиной года не улыбается, должен, по-моему, внушать опасения. Улыбка — знак здоровья, равновесия. Почему и умалишённый смеётся, но не улыбается.

За два месяца не написал ни слова. Опять одолела старая лень. Единственная деятельность — сожаления и упрёки. С каждым днём я продвигаюсь в презрении к себе еще на шаг. Идеи, которые лопаются как гнилые нитки, замыслы, брошенные в самом начале, мечты, которые с ожесточением, с методичностью затаптываешь. Тем не менее я только и думаю что о работе, только в ней и вижу спасение. Если я не сумею реабилитироваться в собственных глазах, я пропал — и бесповоротно. Слишком много неудачников я видел вокруг и ни за что не хочу стать одним из них. Но может быть, я уже один из них...

Можно ли быть твёрдым и не впасть в фанатизм? Несчастья требуют новых и новых душевных жертв. Так что «герой» — это всего лишь переодетый фанатик.

Какое точное выражение: «покушаться на чьё-то время». Время — это всё, чем мы живём и на что только и можем покушаться.

Можно ли быть твёрдым и не впасть в фанатизм? Несчастья требуют новых и новых душевных жертв. Так что «герой» — это всего лишь переодетый фанатик.

Какое точное выражение: «покушаться на чьё-то время». Время — это всё, чем мы живём и на что только и можем покушаться.

В повседневной тоске нет никаких желаний, даже охоты плакать. Другое дело — тоска, дошедшая до края: она побуждает что-то сделать, а плач — тоже действие.

Тоска — это чувство своей разносущности с миром.

С писателями, которым нечего сказать и у которых нет своего мира, приходится говорить о литературе.