Эмиль Мишель Чоран. После конца истории

Другие цитаты по теме

Отрицание приобрело надо мной такую власть, что, лишив всего остального, сделало меня человеком узким, непокладистым, больным. Как бывают люди, зачарованные Прогрессом, так я зачарован Неприятием. Тем не менее я понимаю: можно согласиться, можно принять все существующее, но этот подвиг, охотно признаю, посильный для других, требует от меня такого рывка, на который я уже просто неспособен. Неприятие, сначала искалечившее мой ум, теперь отравило мне кровь.

С писателями, которым нечего сказать и у которых нет своего мира, приходится говорить о литературе.

Можно ли быть твёрдым и не впасть в фанатизм? Несчастья требуют новых и новых душевных жертв. Так что «герой» — это всего лишь переодетый фанатик.

Ребёнок, который в два с половиной года не улыбается, должен, по-моему, внушать опасения. Улыбка — знак здоровья, равновесия. Почему и умалишённый смеётся, но не улыбается.

Отвратительное оцепенение, словно уже потерял чувствительность, а мозги ссохлись. За исключением редких минут, я живу, сам себе не принадлежа, с тяжелейшим чувством вины и неслыханного позора. Воспоминания о замыслах, из-за лени или дурного настроения брошенных уже в начале, чувствуешь себя худшим из дезертиров. Да, обожествление тоски не может пройти безнаказанно.

Тоска — это чувство своей разносущности с миром.

В повседневной тоске нет никаких желаний, даже охоты плакать. Другое дело — тоска, дошедшая до края: она побуждает что-то сделать, а плач — тоже действие.

Кто ничему не соответствует, тот не соответствует и самому себе, отсюда призывы без убеждения, шаткие принципы, лишённые пыла порывы, то раздвоение, которым страдают наши идеи и даже наши реакции. Поначалу двусмысленность, определяющая все наши отношения с миром и с другими людьми, была только нашим достоянием, но постепенно мы распространили её вокруг себя, дабы не миновала она никого из живущих, дабы никто больше не понимал, что к чему. Ничего ясного не осталось; по нашей милости сами вещи стали зыбкими и туманными. Любому, кто печется о спасении, необходимо быть уверенным в том, что молитва вообще возможна, нам же негде взять эту уверенность. Ад — это немыслимость молитвы.

Ирония, привилегия уязвленных. Любая отмеченная ею речь свидетельствует о тайном надломе.

Отождествлять божество с некой личностью унизительно и примитивно. Но для воспринявшего Писание бог никогда уже не будет идеей или безликим началом. Двадцать веков ожесточенных препирательств не могут забыться в один день. Наша духовная жизнь, опирается ли она на Иова или на апостола Павла, — это сплошные распри, сцены, скандалы. Смелые обличения атеистов доказывают одно: все их атаки явно нацелены на кого-то. А потому им нечем особенно гордиться: не так уж они эмансипированы, как им хочется думать, поскольку представляют себе Бога в точности так же, как верующие.