Отрок. Бабы строем не воюют

Коли любой ценой при себе держать, то оно и не надобно  — самой поперек горла встанет. Хотя этого и взрослые бабы не все разумеют, пока сами носом не ткнутся, да и то, бывает, не догадываются, что не счастье так свое сберегли, а пытку  — и себе, и любимому…

Скопидомство всё ваше Макошино!  — Аринка презрительно повела плечом.  — Не понимает она: себя отдать и подчиниться мужу  — не унизиться, а с ним воссоединиться и через то возвыситься! Ты вот бабку мою вспоминала… Не столько про Ладу она мне рассказывала  — про любовь истинную, какую она дает! Не борется её любовь с мужами за первенство, не укрощает их — кому они потом надобны будут, укрощенные-то? Истинная любовь не требует  — отдаёт. Всю себя. И этим приумножается! А Макошь хочет всё забрать, ничего не отдавая! Не понимает, что, как только она над мужами властвовать начнет,  — всему конец. И мужей достойных не останется, и ей самой плохо придется!

Лада дает, дарит. Очень много дарит! Любовь горит жарко, но недолго, а жизнь… она длинная. Любовь силы дарит под такую поклажу, что без неё и не поднимешь, но угасла любовь или притухла со временем, а поклажа-то осталась. И давит, и давит. А Макошь берет всё! И часть тяжести от поклажи тоже! Если любовь не угасла, если зрелый муж и на десятом, и на двадцатом году смотрит на жену так, будто краше её на свете нет,  — это уже не от Лады, эта удача — дар Макоши. Лада любовь дает, Макошь её хранит.

Хе-хе! Это верно, хрен ровесника не ищет… Ой! – Филимон испуганно прикрыл рот ладонью. – Извиняйте, бабоньки, вырвалось ненароком.

Женщин не понимать  — их любить надо! Всех! За то, что они женщины. Всех до одной сначала любить, а потом… ну всякие вы бываете: и дуры непроходимые, и язвы зловредные, и неумехи косорукие и… всякие, одним словом. Но это  — потом, а сначала вы женщины, кои любви, ласки и сочувствия достойны по сути своей, от рождения и до последнего мига! Вот так! Тогда и понимать ничего не нужно  — само всё понятно. Тогда и зла на вас меньше бывает, тогда и правоту вашу видно становится, тогда и помочь вам, защитить или просто приятное сделать, слово доброе сказать  — в радость.

Сейчас, задним числом, Анне приходили на ум возражения, которые можно было бы высказать умудренному жизнью старому наставнику. Как ни сокрушался он о том, что обыденность лишает баб крыльев, но ведь ни словом не помянул, что зачастую именно мужья те крылья и подрезают, незаметно так, по перышку выщипывают, лишая тем и свою жизнь ответной радости. И не только мужа́м нужна и важна сторонняя оценка их делам — женщинам она тоже необходима, как бы и не побольше.

— Ну как же… видно же… ты так женщин понимаешь и всякие…

— Дура ты, Анюта, хоть и боярыня! Баб понять нельзя!  — неожиданно рявкнул Филимон и добавил уже спокойнее:  — Они и сами себя не понимают.

... умения, даже самого изощренного, мало  — умельцу ещё в благоприятные обстоятельства попасть надобно!