Гарик Оганисян

Я живу в Москве, и в Москве, как и в любом другом азиатском городе, очень большое скопление людей, и это не всегда хорошо.

В России водители делятся на два типа: на аккуратных и те, у кого навигатор голосом Басты разговаривает. Если я сажусь в машину, а там голос говорит: «Ну что, поехали на бричке?», я думаю: «В машине шмаль, сто процентов! Хоть бы нас мусора не остановили, а то эти проблемы... Условка на водиле, по-любому, мне это не надо!»

Я рос в очень нетолерантной семье. Чтобы вы понимали, я был единственным нерусским мальчиком в классе, и поэтому, когда я выходил к доске читать стихотворение своего любимого поэта, это выглядело примерно так: я выходил и говорил «Сергей Есенин. Черный человек». И с задних парт кричали: «Нет, Гарик, это ты черный человек, Сергей Есенин нормальный!». Смеялись все, для всех это было нормой, даже я смеялся, потому что тяжело спорить с двадцатью белыми людьми.

Единственная, кто не смеялась, это была наша учительница. Это была ранимая натура, воспитанная Достоевским и Изабеллой, и она такая: «Ребят, ну тише, ребят. Ну как вы можете смеяться над его недостатками?».

Я стоял и говорил: «В смысле, недостатками?» и она «Ну вот, видите, он даже этого не понимает, а вы смеетесь».

Отмечать день рождения друга в сауне, это то же самое, что играть в Mario — можно заработать грибок.

Я очень боюсь представить свои похороны, потому что на них, кроме родственников, приходят друзья и коллеги. А у меня все друзья и коллеги, это стендап-комики. А там, где собирается больше трех стендап-комиков, начинается открытый микрофон.