Евгений Александрович Евтушенко

Завидовать? Что может быть пошлей!

Успех другого не сочти обидой.

Уму чужому втайне не завидуй,

чужую глупость втайне пожалей.

Что за радость — любимых так часто

обижать ни за что ни про что?

Как любимую сделать несчастной —

знают все. Как счастливой — никто.

Теперь я проклинаю эти годы,

когда любовь разменивал на ложь.

Теперь я умоляю несвободы,

но мстительно свободу ты даёшь.

Как верил я в твои глаза и двери,

а сам искал других дверей и глаз.

Неужто нужен нам ожог неверья,

а вера избаловывает нас?

Мы живем, упоительно ссорясь,

ибо миримся все равно.

Я не знаю, где ты и где совесть,

Ведь, по-моему, это одно.

Культура русская

всегда едина

и лишь испытывается

на разрыв.

Хоть скройся в Мекку,

хоть прыгни в Лету,

в кишках — Россия.

Не выдрать!

Шиш!

Невозвращенства в Россию нету.

Из сердца собственного не сбежишь.

Лучше б, жизнь, ты меня ударяла —

из меня наломала бы дров,

чем бессмысленно так одаряла, —

тяжелее от этих даров.

Ты добра, и к тебе не придраться,

но в своей сердобольности зла.

Если б ты не была так прекрасна,

ты бы страшной такой не была.

«Неужели,— как в тумане

крикнул я сквозь рев и гик,—

все себя не понимают,

и тем более — других?»

Мои щеки повлажнели.

Вихорь брызг меня шатал.

«Неужели? Неужели?

Неужели?» — я шептал.

«Может быть, я мыслю грубо?

Может быть, я слеп и глух?

Может, все не так уж глупо —

просто сам я мал и глуп?»

Мы,

одиночества стесняясь,

от тоски

бросаемся в какие-то компании,

и дружб никчемных обязательства кабальные

преследуют до гробовой доски.

Мне снится старый друг,

который стал врагом,

но снится не врагом,

а тем же самым другом.

Теперь я проклинаю эти годы,

когда любовь разменивал на ложь.

Теперь я умоляю несвободы,

но мстительно свободу ты даёшь.

Как верил я в твои глаза и двери,

а сам искал других дверей и глаз.

Неужто нужен нам ожог неверья,

а вера избаловывает нас?