Эрих Фромм

Если я люблю, я забочусь, то есть я активно участвую в развитии и счастье другого человека, я не зритель.

Человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет – он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями.

Болезнь — в сущности не что иное, как желание того, чего не стоило бы желать.

Для человека все важно, за исключением его собственной жизни и искусства жить. Он существует для чего угодно, но только не для самого себя.

История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития.

Мы есть то, что о себе внушили сами и то, что о нас нам внушили другие.

Сама смерть ужасна, но мысль о том, что придется умереть, так и не пожив, невыносима.

Сегодня мы имеем дело с индивидуумом, ведущим себя подобно автомату, который не знает и не понимает самого себя. Знает от лишь того человека, которого ожидают в нем видеть — человека, который язык общения заменил бессмысленным лепетом, живой смех — синтетической улыбкой, чья истинная боль сменилась чувством тупого отчаяния.

Осознание своего одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращает его отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. Переживание отъединенности вызывает тревогу; более того, это источник всякой тревоги. Быть отъединенным означает быть отрезанным, без какой-либо возможности использовать свои человеческие силы. Следовательно, это значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир – вещи и людей, это означает, что мир может вторгаться в меня, а я не в состоянии реагировать.

Счастье — не какой-то божий дар, а достижение, какого человек добивается своей внутренней плодотворностью.