Дмитрий Коломенский

По улице моей бежит мужчина,

Смущая неокрепшие умы,

Поскольку для пробега нет причины,

А также шарфом в стиле хохломы.

Предвестьем нерасчисленных событий

Он выбежал и совершает бег,

Хотя, казалось, мог бы просто выйти -

Как гражданин страны, как человек.

Куда бежит бегун? И есть ли точка,

К которой добежать стремится он?

— О чем огонь с огнем говорит? — Говорит,

Что тело его горит и душа горит,

Что пламя есть форма жизни, ее извод,

И кто не горит — тот, в сущности, не живет.

Иван Алексеевич слушает Баха.

Вливая музыку в отверстое ухо,

Становится тесной и влажной рубаха,

Взмывает метель тополиного пуха,

Размеренно катятся черные ноты,

В ручье соревнуются клекот и пенье:

На мелях — стоккато, на плесах — длинноты.

Басовая поступь, простые ступени.

Во всем инженерная стройность, система -

Обманчива легкость колонн и фронтона,

Где математически точные темы

Друг к другу подогнаны до полутона.

Все уснуло. Сон полоской

Пересек ночное дно.

Спит Москва. Спит Заболоцкий,

Ставший веточкой давно.

Спя растет волдырь на коже,

Спит в желудке «Терафлю»...

Почему же, милый Боже,

Только я один не сплю?

Почему же, Боже милый,

Я, тараща сонный глаз,

Все ищу в сон что есть силы

Лаз, но спрятан этот лаз?

Средь отречений и ложных учений

Только индустрия развлечений

Чем-то жива покуда.

Приятель мой, сидевший за убийство,

Рассказывал, как вязко и небыстро

Текут в тюрье минута, месяц, год.

Там время так задумчиво и вяло,

Что человек, откинувшись, бывало,

Стоит и ничего не узнает.

Лицо Земли полно преображенья:

И там, где гнили три сооруженья.

Теперь четыре новых возвели.

Но главное не хазы да клоповни,

А то, что люди — те, кого он помнил,

Исчезли навсегда с лица Земли.

И мой приятель говорил: «В натуре,

В такой момент любой барачный дурень,

Как бы он ни был прост и неумен,

На практике — стихийно, нешутейно -

Исполнится теории Эйнштейна

И вникнет в относительность времен».

Ныне, когда, раздражая, зудя, дразня,

Кто-то с незримых высот глядит на меня,

Вскидываюсь, вперяюсь во мрак, но слышу

Голос, извечный и ровный — как снег, как дождь:

«Угомонись. Не заметишь, как пропадешь».

Не шевелись: иллюзия так чиста,

Правдоподобна, сладка — не спугни ее!

Чуть обернешься — всемирная пустота

Снизу бесстрастно взглянет в лицо твое.

Все затихает — слышишь? — затихает.

Открой окно — увидишь: о заре

Такая тишина с небес стекает.

Что вязнешь в ней, как муха в янтаре.

Мы дожили до марта. По утрам

Хрустит ледок и свет ложится синий

На черные зрачки оконных рам,

На серость оцинкованной России.

Пошатываясь, бродит снегопад,

С трудом вздымая светлые ресницы,

И тем, которые блаженно спят,

Мучительно старается присниться.