Булат Шалвович Окуджава

Прощаю всех, что не были убиты

тогда, перед лицом грехов своих.

«Прощай, прощай...»

Прощаю все обиды,

обеды у обидчиков моих.

«Прощай, прощай...»

Старания упрямы

(знать, мне лишь не простится одному),

но горести моей прекрасной мамы

прощаю я неведомо кому.

«Прощай, прощай...» Прощаю,

не смущаю

угрозами,

надежно их таю.

И поздний час -

прощаться и прощать.

И был тот крик далек-далек

и падал так же мимо,

как гладят, глядя в потолок,

чужих и нелюбимых.

Ночь белая. Спят взрослые, как дети.

Ночь белая. Ее бесшумен шаг.

Лишь дворники кружатся по планете

и о планету метлами шуршат.

Погода что-то портится,

тусклее как-то свет.

Во что-то верить хочется,

да образцов все нет.

Разлука — вот какая штука:

не ожидая ничего,

мы вздрагиваем не от стука,

а от надежды на него.

Тьмою здесь все занавешено

и тишина как на дне...

Ваше величество женщина,

да неужели — ко мне?

Тусклое здесь электричество,

с крыши сочится вода.

Женщина, ваше величество,

как вы решились сюда?

Римская империя времени упадка

Сохраняла видимость твёрдого порядка:

Цезарь был на месте, соратники рядом,

Жизнь была прекрасна, судя по докладам.

О, ваш приход — как пожарище.

Дымно, и трудно дышать...

Ну, заходите, пожалуйста.

Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?

Ах, я смешной человек...

Просто вы дверь перепутали,

улицу, город и век.

Мне без тебя минута — как столетье.

Но целый век — как миг, когда с тобой.

Какое небо голубое!

Живут на свете эти трое.

Им, слава Богу, нет конца.

Как говорится, зверь бежит -

и прямо на ловца!