По кладбищам бродил, и тем, что поскромнее,
И тем, где встретишь склеп иных палат пышнее.
Без савана нигде не видел бедняка
И в двух ни одного не видел богатея.
По кладбищам бродил, и тем, что поскромнее,
И тем, где встретишь склеп иных палат пышнее.
Без савана нигде не видел бедняка
И в двух ни одного не видел богатея.
Я серый и седой, как высохший камыш,
Стенаньями души бужу ночную тишь,
А дни идут, идут печальной чередою…
Но где тебе понять? Ты безмятежно спишь.
Под тяжестью твоей, о рок, бессильно гнусь.
Кочуешь вслед за мной, впиваясь, точно гнус,
И мне исподтишка дороги переходишь.
Таков твой подлый нрав. Ты по натуре трус.
Я плачу по ночам, живу, как полутруп,
Но с близкими – и то на излиянья скуп.
Кто настежь пред людьми распахивает двери
В тайник своей души, безумен или глуп.
Тюльпаны нежат взор, увы, всего неделю,
Цветут на склонах гор, увы, всего неделю.
Иду из края в край, в отчаянье кричу:
«Любить красавиц – вздор! Они верны неделю!»
Сказал ты, что я похож на морехода –
Стремлю свою ладью во всякую погоду
По морю слез. Боюсь, однако, одного:
Пойдет ладья ко дну, и вслед уйду под воду.
По кладбищу бродил вечернего порой,
Как вдруг услышал вздох под каменной плитой,
И череп так сказал источенному праху:
«Не стоит этот мир соломинки одной!»
Идет, идет. Пришла. Благословенный миг!
В аркане черных кос заката алый блик.
Они меня влекут, они меня арканят.
О сердце, возликуй! Ведь это ночи лик!
Мне шепчет, шепчет рок, твердит неумолимо:
«Боль сердца твоего, увы, неисцелима.
Ты на земле – чужой. На душу спроса нет,
И, хоть алмазом будь, пройдет прохожий мимо.
Дохну на синеву – и купол твой сожгу!
Все семь небес дотла со всей трухой сожгу!
И не раскаюсь, нет! Я требую покоя,
А если не вернешь душе покой, сожгу!
Любовь к тебе – других за мною нет провин.
Что ж обречен блуждать и дни влачить один?
Не знаю, где искать потерянное сердце,
Но твердо знаю: в нем ты полный властелин.