Собачье сердце

Сейчас ко мне вошли четверо — среди них одна женщина, переодетая мужчиной, двое мужчин, вооруженных револьверами, — и терроризировали меня!

— Что-то вы меня больно утесняете, папаша.

— Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени-отчеству.

— Да что вы всё: то не плевать, то не кури, туда не ходи. Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте?

И насчет «папаши» — это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать?

Хорошенькое дело: ухватили животную, исполосовали ножиком голову...

А я, может, своего разрешения на операцию не давал.

А равно и мои родные.

Я иск, может, имею право предъявить.

В очередь, сукины дети, в очередь!

Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно.

Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно.

... кинематограф у женщин — единственное утешение в жизни.

Не надо переделывать собаку в человека, а человека — в собаку. Ничего хорошего из этого не получится.

— И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет.

— Гм… Да ведь других нет.

— Вот никаких и не читайте.