Они сражались за Родину

Вот и отрыли нашему лейтенанту последний окопчик...

Ох, сказал бы я тебе сейчас, но не для тебя сохраняю самые дорогие и редкостные слова...

— Знаешь, Петь, лучше бы ты вместо этих собачьих нежностей, дал бы мне гранатку!

— Я тебе дам гранатку, Петя, я тебе дам. На тебе гранатку!

— Дай, может сгодится на дело.

— На тебе. Вот эту дёрнешь и по голове его гада! По голове его!

— Разрешите действовать, старшина?

— Действуй, тока что-то я сомневаюсь. Подведёшь ты нас, Лопахин!

— Я подведу?

— Да очень просто даже подведёшь. Это как же надо услужить бабе, чтобы она не на одного, а на двадцать семь душ харчей отпустила? Тут, шахтёр, я бы сказал, трудиться надо ого-го...

— А я с трудами не посчитаюсь!

— Ну-ну...

Глядите, сыны, какой туман стоит кругом. Таким же туманом черное горе висит над народом нашим. Это горе люди и ночью спят — не заспят, и днем через это горе белого света не видят. А мы с вами об этом должны помнить завсегда.

Ведь вот до чего довели человека, сволочи! Ну конечно мне, как беспартийному, вся эта религия не воспрещается. Но всё-таки не очень, не так чтобы очень фигуристо у меня получилось... Небось нужда заставит — не только такое коленце выкинешь. Смерть-то, она не родная тётка, она всем одинаково страшна — партийному и беспартийному, и всякому иному прочему человеку.

Мать теперь узнает, как она после этого жить будет? Вот когда таких ребятишек, по-восемнадцати, по-девятнадцати лет у меня на глазах убивают, я вот плакать хочу. Мне погибать совсем другое дело, я пожилой кобель, жизнь со всех сторон нюхал. Но когда таких вот ребятишек...

А женщины — самый невероятный народ. Вот она в три узла завяжется, а своего достигнет.

Улыбнулись нам раки! Твою, в три господа бога, старую каланчу…

Умыли мы их бл.. й! Они с ходу хотели взять, нахрапом, а мы их умыли. Пускай опять идут, мы их опять умоем.