Сергей Лукьяненко

Я могу придумать счастливый финал, но разве я могу придумать другую жизнь?

— Что ты делаешь, когда в игре тебя сбивают или полосуют на кусочки?

— Перегружаюсь и иду по-новой.

— Вот именно. К этому быстро привыкаешь. Веришь, что смерть обратима...

— Она и так обратима.

— ... и всегда можно начать заново. Вместо ярости остаётся азарт. Вместо ненависти — честолюбие. Вместо страха — обида. Ты можешь быть асом в лучшем пилотажном симуляторе, но грохнешь свой корабль на первой же посадке. Можешь быть снайпером лучше мршанцев, но не подстрелишь врага даже из интеллектуальника. Ни один профессионал не играет в игры.

И чтобы сказать о любви, приходится говорить о ненависти.

— Я историк. Был историком, вернее... Слыхал, что история — важнейшая из наук?

— Не помню. Но верю на слово.

— Так вот, она важнейшая, потому что опасная. Порой... порой опасно копать слишком глубоко. Тем более — говорить о том, что выкопал.

Наше отношение к убитым на войне — словно попытка извиниться за то, что мы сами ещё живы...

... мужик один умер и спрашивает у Бога — в чём был смысл его жизни? А Бог отвечает — помнишь, в семьдесят втором году ты ехал в поезде и в вагоне-ресторане передал попутчику солонку? Так вот…

Ненавижу женские истерики! Это совершенно нечестный прием в отношениях между мужчинами и женщинами! Хуже женских истерик — только мужские.

Игра — это жизнь. Играя, живи, живи, играя. Это не больно — боль в твоей власти. Это не страшно — ты умирал сотню раз и столько же раз воскресал. Убивай! Это только игра! Это весело! Машины, которые умнее тебя, воскресят бренное тело, поставят на прежнее место, вложат в руки новое оружие. Играй!

Ты должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего делать.

Сон лишь иная вероятность жизни. Вероятность вне времени и пространства.