Марта Кетро

Это беспомощная попытка написать о нём. Совершенно не своим голосом. И совершенно не о нём.

Он был смешной, самовлюблённый, обидчивый, нежный, гордый, пугливый, умный, болтливый и красивый. Он смеялся, танцевал, плакал, пел, трахался, брил голову. У него был шрам в виде капли на крестце. Иногда кажется, если перечислить все приметы, можно заполнить пустоту на его месте. Из множества слов не сложить прикосновения. Но сегодня хочется бесцельно говорить «халва», не рассчитывая на сладость во рту. Потому что от этого чуть проще жить: руки, запах, голос, дыхание, лицо. Задница, которой он гордился, член, который он обожал. Отражение в зеркале, на которое он любовался. Вечная потерянность, которую он безуспешно пытался преодолеть.

И незабываемое почему-то, бред грибной: у меня же бровушки такие красивые, бровушки мои.

Этот город, в который я так редко возвращаюсь, опять изловчился и воткнул шило мне в сердце — сквозь всё, с чем я успела примириться в жизни, сквозь куртку, свитер и грудь.

Страх – это осень. Отчаяние – это зима. Тоска – Новый год.

Не реветь невозможно; наверное, потребуется целая неделя, чтобы выплакать мой личный океан.