Ирина Молчанова

— Ну что, Катька, рассмотрела свое счастье?!

«Это оно, счастье, скорее всего меня рассмотрело, — подумала Катя, — собственно, как и несчастье. Делайте ставки, господа, кто выиграет дуэль».

Она думала о маленьком одиноком соседе с четвертого этажа, с которым провела вчера много-много часов, а ей показалось, что и часа не прошло. Она не уставала его слушать. Он знал ответы на все вопросы, а проблемам находит самые удивительные решения и говорил обо всем так, словно по-другому и быть не могло. За какие-то два месяца этот удивительный мальчик узнал о жильцах дома столько, сколько она не узнала, прожив с ними бок о бок много лет. Свои собственные беды показались ничтожными и глупыми по сравнению с несчастьями жизнелюбивого Кирюши. Она так часто чувствовала себя одинокой в кругу любящей семьи, какой-никакой подружки, любимца Артемона, а заброшенный мальчик, по-настоящему одинокий в пустой квартире, просто не находил время, чтобы расстраиваться. Он искренне верил, что каждое доброе дело — это уголек в печку особенного поезда, который в конце жизни повезет его к родителям. И чем больше будет этих угольков, тем скорее будет мчаться поезд.

Людям нравилось заблуждаться. Они не хотели знать, что черное в любой момент можно выкрасить белой краской и сколько угодно дурить наивных, пока краска не облупится, а правда, наконец, не обнажится. Им хотелось предаваться мечтам и до последнего верить.

— А ты долго еще будешь гостить у сестры?

— Всегда, — с набитым ртом ответил он.

— А мама?

— Мама уехала к папе.

— Надолго?

Ярко-голубые глаза уставились на нее.

— Навсегда.

— А куда? Далеко?

Мальчик поднял указательный палец.

Карина посмотрела на потолок, куда он показывал, и тогда до нее дошло.

— Прости, — выдохнула она, — я подумала... просто ты сказал уехала... вот я и...

— Конечно, уехала! — Кирюша намазал еще один кусочек булки сгущенкой. — На поезде таком специальном. Только он не по рельсам ходит, как другие, он прямо на небо.

Солнце в этот миг заглянуло в окно, лучи позолотили белоснежные волосы мальчика, и он, морщась от яркого света, весело сказал:

— Вот видишь! Это мама с папой передают мне привет! — Малыш вскочил и отдернул занавеску, чтобы запустить в кухню больше света.

Карина поднялась и тоже подошла к окну. На чистом, по-зимнему холодном небе сиял яркий шар.

— Если светит солнце, — негромко сказал Кирюша, — это значит, что у них там все хорошо.

— А если не светит? — против воли вырвалось у нее.

— Значит, все обычно, — пожал он плечами и со смехом прибавил: — А если гремит гром, ругаются, это наверняка!

Их взгляды встретились, и мальчик, точно оправдываясь, развел руками:

— Взрослых, что ли, не знаешь?!

— Лайонел! — сердито воскликнул Влад.

— Больно? — изумился брат.

— Нет, но не нужно резать меня вот так…

— Как?!

— Как колбасу! Будь добр, смени хотя бы выражение лица!

Никто кроме неё самой не сделает её счастливой. Просто не сможет. Счастье — оно внутри каждого из нас, но не всякий умеет его рассмотреть, не всякий осмеливается достать его на свет и показать другим.

Каждый день она буквально купалась в родительской любви. В их квартире всегда царила какая-то нереально праздничная атмосфера — светлая и теплая. Точно вместо люстры над головой светило солнце. Стоило же выйти за порог, как сказочный мир рушился и каждый его осколок норовил угодить именно в нее — не привыкшую просить о любви. Ее любили просто так. Не нужно было модно одеваться, укладывать волосы, выдавать остроумные шутки, нравится красивым парням, не нужно было никому ничего доказывать и пытаться обратить на себя внимание. Любовь семьи и без того принадлежала ей.