Эмиль Мишель Чоран

Люди, в любых обстоятельствах сохраняющие объективность, кажется, вышли за рамки нормального.

Что в них надломилось, что извращено? Узнать не удается, но догадываешься о какой-то глубокой травме, какой-то аномалии. Беспристрастность несовместима с волей к самоутверждению, да просто к существованию. Готовность признать чужие достоинства — тревожный симптом, преступление против естества.

Сколько себя помню, главной моей болезнью была предельная поглощенность временем, предметом всегдашних наваждений и мук. Время угнетало меня постоянно, но с годами его тяжесть росла. В мыслях я беспрерывно, по любому поводу и безо всякого повода, к нему возвращался. Поэтому жизнь для меня возможна лишь благодаря беспрестанному ускользанию от идеи времени, благодаря счастливой неспособности разума эту идею представить. Человек живет в действии и действием, а не в рамке и не рамкой своих действий. А в моей жизни событий не было, был только некий переход, растянутая пустота между ними да та абстракция движения, которая составляет зазор от одного переживания до другого. А еще — ясное чувство того, как падает за мигом миг, уходя в прошлое; я прямо видел, как это прошлое образуется, как нарастает его толща с каждой новой минутой, безвозвратно исчезающей в бездне. Во мне и теперь живо это чувство только что исчезнувшего — прошлого, которое возникает у тебя на глазах.

Всю жизнь мучаешься неотвязными болезнями и никого не в силах убедить в их реальности. Однако, подумав, понимаешь, что в этом есть своя справедливость: роль компанейского говоруна и вечного заводилы даром не даётся. Кому же придёт в голову, что бывают весёлые страдальцы?

Безумец, взявшийся за литературный труд — не важно, какой, — в глубине души не переносит ни малейшей критики в свой адрес. Сомнения слишком подтачивают его изнутри, чтобы он еще противостоял тем, которые приходят извне.